нота.
Музыка вырвалась за стены. Соседи, привыкшие к его ночным бдениям, замерли у окон. Собака во дворе завыла в унисон. Старик на скамейке, не плакавший со времён войны, уронил слезу в карман.
Духовник улыбнулся. Он знал, что эта мелодия станет ключом – отопрёт в Викторе дверь, заваленную страхом и сомнениями.
Но ключом можно и убить.
– —
Вторая нота.
Виктор играл на похоронах незнакомца. По просьбе вдовы, нашедшей в его музыке «что-то настоящее». Когда зазвучала скрипка, гости забыли о смерти. А потом забыли о сдержанности.
Мужчина в чёрном костюме разбил кулаком вазу. Девушка закричала, обвиняя сестру в краже жениха. Священник сорвал с шеи крест, швырнув его в гроб.
– Прекратите! – взмолилась вдова, но Виктор не мог остановиться. Струны вели его, как безумного Пифия.
Духовник пытался разорвать поток, подув на ноты, но музыка стала автономной. Она кормилась эмоциями, как огонь сухим хворостом.
– —
Третья нота.
Виктор сидел в пустой квартире, обняв скрипку. На столе – письмо от матери: «Ты сводишь людей с ума». Его пальцы дрожали. Каждая попытка сыграть заканчивалась кошмаром:
– В кафе посетители дрались из-за мест у окна, услышав его импровизацию.
– Подруга ушла, бросив: «Ты высасываешь душу, как вампир».
– Даже кошка, любившая его десятилетие, сбежала через форточку.
– Зачем ты это сделал? – прошептал он в пустоту, не зная, к кому обращается.
Духовник стоял за его спиной, невидимый. Его инструменты – ветер, шёпот, случай – стали оружием. Он хотел вдохновить, а выпустил джинна.
– —
Исповедь теней.
В парке, где Виктор прятался от себя, духовник материализовался в облике старика с шарманкой.
– Ваша музыка… она как шторм, – сказал он, заводя ручку. Жалобная мелодия закружилась, как опавшие листья. – Но даже шторму нужны берега.
– Я не просил этого дара! – Виктор сжал голову руками. – Он сжигает меня. И их.
Старик раскрыл шарманку. Внутри вместо валика – зеркало.
– Посмотри.
Виктор увидел себя. Не измученного невротика, а мальчика, сидящего на крыльце с игрушечной скрипкой. Того, кто верил, что музыка лечит.
– Ты потерял берег, – сказал духовник. – Но он всё ещё там.
– —
Катарсис.
На рассвете Виктор вышел на пустынный мост. Достал скрипку. Первая нота – дрожащая, как первый вдох. Вторая – тише шепота. Он играл не для толпы, не для выплеска, а для того мальчика.
Прохожий, старик с собакой, остановился. Потом сел на тротуар и заплакал. Но не от ярости – от облегчения.
Духовник, ставший ветром, унёс последние аккорды в реку. Он понял: искусство – не инструмент, а зеркало. И только душа решает, что в нём отразить – свет или тьму.
Эпилог
Виктор