чуть приподняв подбородок.
– Какое у вас право учить меня?
Он усмехнулся.
– Моё право – в том, что я знаю этот город лучше, чем ваш отец. И я знаю, как он может сломать тех, кто слишком медлит, чтобы понять его.
Ферида прищурилась.
Она поняла: эта встреча не будет лёгкой.
Но, возможно, в ней заключался ключ.
Ключ к её свободе.
ГЛАВА 3: ПАРИЖ НЕ ПРОЩАЕТ МЕДЛИТЕЛЬНЫХ
Ветер, пронзительный и резкий, скользил по брусчатке, подхватывая пыль, обрывки старых газет, клочья разговоров, чьи-то быстрые шаги, смешивая их в хаотичную симфонию Парижа.
Ферида стояла под сводами Сорбонны, вдыхая этот запах осени, дождя, чернил и кофе, ожидая человека, который, возможно, станет её проводником в новом мире.
Вчерашний день ещё был в ней – ощущение дороги, запах экипажа, холод каменных ступеней её нового дома.
Но сегодня…
Сегодня она выходила из замкнутого пространства своего прошлого, и не знала, каким будет следующий шаг.
– Mademoiselle.
Голос.
Чуть хрипловатый, с нотками усталости, но не без интереса.
Ферида подняла взгляд.
Перед ней стоял мужчина, выглядящий так, будто он знал этот город лучше, чем его улицы знали сами себя.
Жан-Батист де Вилье.
Высокий, в тёмном пальто с поднятым воротником, с лёгкой сутулостью человека, который слишком много читал и слишком много думал. Его взгляд был внимательным, но не слишком пристальным, голос – негромким, но в нём было что-то, заставляющее слушать.
Он держал в руках книгу, но Ферида знала: этот человек читает не только книги.
– Вы не поклонились, – заметила она, поднимая бровь.
Он улыбнулся одними уголками губ.
– Не все в Париже кланяются, мадемуазель.
Она чуть склонила голову набок, изучая его так же, как он изучал её.
– Вы знали, что я скажу именно это?
– Разумеется. Ваш отец прислал мне очень точное описание вашей натуры.
Ферида улыбнулась – и в этой улыбке было не только любопытство, но и вызов.
– И что же он сказал обо мне?
Вилье закрыл книгу, спрятал её во внутренний карман пальто и чуть наклонился к ней, будто собирался открыть ей тайну.
– Что вы слишком умны, чтобы быть просто чьей-то дочерью.
Она почувствовала, как внутри что-то дрогнуло.
Этот человек не пытался ей льстить, не пытался очаровать, как это делали турецкие дипломаты или французские кавалеры на балах.
Он просто видел.
И его слова звучали опасно близко к истине.
Они шли по университетскому двору, и Ферида слушала его голос, словно музыку нового языка.
Вилье говорил не как профессор, не как политик, не как человек, который разделяет мир на правильное и неправильное.
Он говорил так, будто Париж был живым существом, капризным и жестоким, красивым и бесстыдным, безразличным к тем, кто его не понимал, и благосклонным к тем, кто умеет играть