только раздражение. Она говорит быстро, сбивчиво, как человек, который боится, что его не услышат, что придётся повторять, что ситуация выходит из—под контроля.
Дочь слушала, но её это не касалось.
– Лена, мы так не договаривались, – продолжила мать. – Ты там уже больше месяца, а результата нет.
Лена ничего не сказала.
– Ты понимаешь, что я сделала ради тебя? – голос звучал всё напряжённее. – Я вытянула тебя из той ямы, отправила в нормальную жизнь! А ты…
Лена заметила, что Леонид остановил руку над бумагой и теперь лишь слушал.
– Ты должна выйти за Николая, – голос матери стал жёстче, металлическим, словно окончательно убедившись, что имеет право диктовать условия. – Он твой шанс. Ты не можешь просто так жить в доме его отца.
Лена закрыла глаза. Она словно проверяла, заденут ли её эти слова, пробудят ли хоть какие—то эмоции, напомнят ли ей о той, кем она была прежде. Нет.
– Лена, ты вообще слышишь меня?
– Да.
– Тогда скажи что—нибудь!
Она не ответила.
– Ты хотя бы общаешься с Николаем?
– Нет.
– Почему?
Лена открыла глаза, перевела взгляд на стену, не осознавая, сколько секунд прошло в этом разговоре, и равнодушно произнесла:
– Потому что мне всё равно.
На том конце провода наступила тишина.
Лена не двинулась, будто в теле больше не осталось импульса к действию. Внутри что—то окончательно выровнялось, затихло, словно гладь воды после долгого шторма. Она не испытала облегчения, но и тревога больше не скреблась изнутри.
Леонид некоторое время молчал, наблюдая за ней. Он не скрывал эмоции, когда не считал это необходимым, но сейчас в его лице трудно было уловить что—то конкретное – ни одобрения, ни сомнения, ни раздражения. Просто внимательный, оценивающий взгляд.
В его голове медленно складывались мысли. Он давно знал, что Лена сломается, вопрос был лишь в том, как именно это произойдёт. Она могла бы стать пустой оболочкой, безвольной и зависимой, могла бы превратиться в тень, повторяющую за ним каждое слово. Но то, что происходило сейчас, вызывало в нём интерес. Лена не сломалась, как он ожидал. Она не боялась. В её глазах не было ни мольбы, ни злости, ни отчаяния – только ровная, почти безразличная пустота.
Он изучал её, размышляя о том, насколько далеко можно зайти. Лена уже не цеплялась за прошлое и не искала выхода. Он видел, как что—то в ней перестроилось, как инстинкты защиты заменились чем—то иным – пониманием, что ей больше незачем сопротивляться. Он знал этот взгляд. Видел его раньше у людей, которые понимали правила игры и начинали использовать их в свою пользу.
Любопытно. В такие моменты он чувствовал азарт, почти детское предвкушение – сможет ли она понять, куда ведёт её этот путь? Или просто растворится в подчинении, не осознавая, что это тоже форма контроля?
Лена перевела глаза на стол. Перед ней лежал телефон, экран которого погас, оставив после себя тишину. Она представила, как мать по ту сторону провода в бешенстве бросает трубку, сердится, возможно,