увидеть. Плотная тень деревьев сомкнулась над ними, а в следующее мгновение её ноги соскользнули, и она упала, ударившись ладонями о влажную землю.
Она пыталась удержаться, но он уже наклонился, схватил её запястья, крепко сжал, не позволяя вырваться. Его хватка была уверенной, лишённой колебаний, такой, какой бывают руки человека, который давно принял решение.
Слышалось лишь его дыхание – низкое, тяжёлое, напоённое нетерпением. В этот миг страх захлестнул её целиком, заполнив лёгкие, кожу, кровь. Её собственное дыхание стало неровным, учащённым, но не от усталости, а от осознания – это неизбежно.
Мир сжался до одного мгновения, до секунды, растянувшейся в бесконечность. Густая темнота окружила её, забрала воздух, превратила пространство вокруг в ловушку. Она открыла рот, но звук так и не сорвался с губ.
Она не закричала, хотя каждая клетка её тела требовала выплеснуть наружу страх, боль и отчаяние. В груди сжалось что—то плотное, неразрешимое, не находящее выхода, словно звук, застрявший в глотке, оставленный там родительскими предостережениями, страхами, убеждениями. Её губы дрогнули, но остались сомкнутыми, потому что в этот момент внутри неё уже звучали слова матери – холодные, безжалостные, высеченные в памяти так, что их невозможно было игнорировать.
Не потому, что не хотела, а потому, что в этот момент внутри неё уже звучали слова матери – холодные, безжалостные, высеченные в памяти так, что их невозможно было игнорировать.
"Ты либо контролируешь ситуацию, либо становишься игрушкой."
Лена понимала, что не контролирует ничего. Когда всё закончилось, он встал, поправил одежду, выдохнул с тем самым ленивым удовлетворением, которое теперь всегда вспыхивало в её памяти, когда она слышала его голос.
– Ты ведь понимаешь, что никто тебе не поверит? – сказал он тогда.
Она ничего не ответила. Потому что поняла: он был прав.
Никто не поверит. Мать не поверит. Леонид не поверит. Никто.
Она медленно поднялась на ноги, стряхнула с ладоней прилипшие листья, вытерла пальцы о джинсы, чувствуя, как руки дрожат. А он уже спокойно шёл по дорожке, не оглядываясь.
Сложно сказать, сколько времени прошло, прежде чем она заставила себя сделать шаг, а потом второй, третий. Но с каждым новым движением всё становилось понятнее: это не ошибка, не случайность, не нечто, что выбивается из общего строя её жизни.
Она осознала, что это был не случайный эпизод, не отдельное происшествие, а всего лишь закономерный итог того, как складывалась её жизнь. Всё вело к этому, словно заранее проложенный маршрут, по которому она двигалась, даже не осознавая, что конечная точка давно определена.
Лена медленно моргнула, и мир вокруг вновь обрел чёткость. Отражение в зеркале больше не казалось размытым, оно стало настоящим, осязаемым, но чужим. Ванная, запотевшее стекло, её собственные глаза, смотрящие прямо на неё – но в этом взгляде уже не было той Лены, которая жила раньше. Теперь она была другой, той, кто пережил это