на стенах дрожали, витражи тихонько звенели, а скульптуры, казалось, переглядывались между собой, недоумевая, что за безумие творится в большом зале.
Ритм их танца разносился далеко за пределы комнаты, прокатываясь гулким эхом по длинным коридорам. Этот шум оказался настолько мощным, что заглушил даже грохот ввалившейся стражи – несколько десятков железных рыцарей, привлечённых тревожными звуками, поспешили в зал с мечами наготове. Но стоило им увидеть, что происходит, как боевое построение мгновенно рассыпалось.
Кай, завидев одного из рыцарей, без раздумий подхватил его и закружил в вихре танца. Металлические пластины брони лязгали, разбрызгивая искры, а рыцарь дёргался в железных объятиях, тщетно пытаясь понять, что происходит. В какой-то момент Кай случайно задрал забрало его шлема и заглянул внутрь…
Пустота.
Лишь темнота в зияющем пространстве, где по идее должно было быть лицо.
Громила вздрогнул, выпучил глаза и тут же разжал пальцы. Освобождённый рыцарь с лязгом полетел вверх, пробив перила третьего этажа и впечатался в закрытую дверь. Грохот разнёсся по всему замку, а обломки древесины разлетелись по коридору.
Кай испуганно дёрнулся в сторону лестницы, явно намереваясь помочь бедолаге, но, увидев, как тот спокойно встаёт из пролома и отряхивает нагрудник, остановился.
Танец продолжался.
Рыцари, собравшиеся в зале, не сразу поняли, что им делать. Их задача – защищать замок, но сейчас они оказались втянуты в сумасшедшую пляску, от которой уже не могли оторваться. Их доспехи звенели, как колокольчики на ветру, отражая сумасбродный ритм песни, которую Лиррик теперь пел во второй раз.
Наконец, когда мелодия дошла до последнего куплета, пляска стихла.
Лиррик замолчал, и в зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь далёким эхом, затихающим в уголках древних стен.
– Хорошая работа, – произнёс он, оглядывая собравшихся. – Чуткость, внимание, чувство ритма – всё при вас!
Рыцари молча поклонились. Лиррик жестом велел им разойтись. Те, кто прибежал на шум, вернулись на свои посты, а незадачливому воину, проделавшему огромную дыру в двери, он помог выпрямить нагрудник. На броне осталась заметная вмятина, похожая на шрам, полученный в былой битве.
– Мама всегда сердилась, когда слышала эту песню, – вдруг сказал Лиррик, глядя на братьев, чьи лица светились детской радостью. – Она напоминала ей о прошлом отца… О том, как он исходил девятнадцать морей и пару-тройку океанов.
Он улыбнулся.
– Кстати, он сам написал её для неё!
С этими словами он направился к выходу из главного зала. Его голос звучал тепло, как воспоминание о давно ушедших днях.
Проходя мимо очередного витража, Лиррик невольно задержал шаг. Изящно нарисованная дева с прядями золотистых волос, развевающимися на несуществующем ветру, подмигнула ему, а затем, кокетливо улыбнувшись, спряталась за одиноким клёном. Лиррик, привычный к странностям этого места, усмехнулся и, щёлкнув пальцами, ответил ей лёгким кивком, продолжая свой путь.
Но стоило свернуть за угол, как светлое веселье сменилось угрюмой настороженностью. Коридор сузился, его высокие арки, исписанные