времени? – ожил Бизон и увидел часы на верхней полке серванта. – Ну, что, пойду я.
– Я тоже, пойду, покурю, – подхватил Банан и вышел вслед за ним на улицу. Головой, вывесив её из окна. – Передавай всем привет! – бросил он в окно фразу, зычно хрюкнувшему калиткой Бизону.
Тот поймал её и налепил на рожу в виде кислой лыбы.
Банан и Пенфей сидели, курили, ждали звонка и по-тихой тупили… когда недалеко от дома тормознула пыльно белая иномарка. И из неё, качаясь на прорезиненных спиртным ногах, вышел Эхион и взял петляющий курс на импровизированный «Дом свиданий».
Пенфей опознал отца первым и дал знак принять готовность номер один.
Полу благополучно добравшись, Эхион вошел в дом и заставил их напряженно ожидать своего малоприятного визита, зависнув в покоях супруги. Где имел и имел… профилактическую беседу.
Дело в том, что в то неспокойное время он спокойно жил себе со счастливой обла-дательницей двадцати восьми летнего тела. Понятно, что уровень её летнего счастья стремительно падал, как подбитый самолёт, отчерчивающий шлейфом дыма на синем листе неба грустную кривую исчезающей молодости. И время от времени благородно навещал растрёпанное родовое гнездо, находящееся в периоде полураспада, так как на новом месте он официально зарегистрирован не был и поддерживал с семьёй самые заботливые взаимоотношения. Заставляя Пенфея и Агаву поглощать радиацию семейного разлада. Что даже привело к патологии, выраженной в чрезмерной опеке «дорогого сынку» за счет его друзей.
Зайдя в комнату, Эхион в качестве интермедии стал неспешно рассказывать, что прибыл не один, что его ждут, и что он, вообще, честно говоря, спешит.
Пространство комнаты скучилось, скрючилось, скукожилось вокруг него.
– Ты видел Эврита? – спросил Эхион у сына, прицельно проткнув пальцем воздушно голубой экран окна.
– Я видел! – буркнул недовольный отрок.
– Ну-у… Не заметить сто двадцать кэгэ в машине! – начал выстёбывать папаша, ещё раз ткнув указкой в растёкшуюся по салону тушу, которому послышалось «не видел».
– Да я же сказал: я – видел, видел! – перебило его импульсивное чадо и обижено выскочило на улицу.
– Вот так всегда. Будешь пить? – вздохнул Эхион и протянул Банану полупустую бутылку рома, вероятно пытаясь войти в доверие.
– Не хочу! – соврал Банан. И захлопнул двери в доверие.
Тот сразу как-то потускнел, скомкался на стульчике, стал сетовать на жизнь, на наследника, так грубо наследившего на белом полотнище его души, в который уже раз просил «приглядеть тут» за вероломным чадом «с кривым гвоздём в попе». И так как разговор никак не вязался к языку Банана, сказал, что пойдёт, проверит «госпожу сердца», вышел.
Как показала практика, с концами.
Лишь лёгкое облачко угарного газа от укатившей машины прощально влетело в раскрытое настежь окно.
И как раз вовремя. Так как почти сразу же, словно выждав момента, вдруг дёрнулся и страстно зарыдал навзрыд домашний телефон.
В опустевшей после