Брат проводит много времени на солнце, но загар едва тронул его кожу, он светлый, как и я: пепельно-русые волосы и кожа, которая зимой становится бледнее молока, а летом лишь слегка золотится.
Мне всегда интересно наблюдать за Адрианом, потому что мой брат – живое воплощение того, как сложилась бы моя жизнь, будь я мужчиной. Но это он родился на две минуты раньше, первенец и наследник, а следом я – неожиданный близнец и нежеланная дочь.
– Он не гей, – говорю я Адриану. – Я бы это поняла.
– Не может не быть, – настаивает брат. – Как иначе он смог устоять перед красотой моей сестренки?
Он хватает меня за запястье и тянет к себе на колени, щекоча под ребрами в самом чувствительном месте. Я вскрикиваю и хлопаю его по рукам, пытаясь встать.
Я люблю Адриана и люблю с ним дурачиться. Брат мой лучший друг с самого рождения. Но мне не хотелось бы делать это на глазах у отца. Я чувствую на себе пристальный взгляд, скользящий по моему телу.
Я и близко не так раздета, как мой брат – на мне скромный слитный купальник, пляжная накидка и сандалии, и все же я вижу, как кривятся губы отца при виде моих обнаженных бедер, когда легкий халатик задирается.
Моя ненависть к нему словно газовая лампа, постоянно горит где-то внутри меня. Она никогда не затухает и лишь ждет подходящего топлива, чтобы вспыхнуть еще сильнее.
Папа хочет, чтобы я ходила по дому, одетая как монашка, чтобы его люди не глазели. Но когда он хочет использовать меня – как, например, тем вечером – то с радостью готов разодеть, словно уличную шлюху.
Натягивая накидку на ноги, я спрашиваю отца, пытаясь скрыть негодование в голосе:
– И что ты хочешь, чтобы я сделала?
Он задумывается на секунду, по-прежнему кривя губу, словно это моя вина, что Себастиан не звонит. Словно мне нельзя доверить даже простейшее задание.
Хотя он прекрасно понимает, что я не должна себя выдать. Галло умны. Если приманка будет слишком очевидной, они поймут. К тому же мужчинам не нравится, если что-то само плывет им в руки. Они хищники. Им нужна охота.
– Мы найдем способ столкнуть вас снова, – недовольно нахмурившись, говорит папа.
Он возвращается в дом, оставляя нас с Адрианом на террасе вдвоем.
С его уходом я испытываю невероятное облегчение.
Только наедине с Адрианом я могу почувствовать себя в доме уютно. Но даже тогда я знаю, что кто-то может наблюдать за нами. Один из братков, одна из многочисленных камер, развешанных по дому, или сам папа, стоя у окна.
Или его авторитет, Родион Абдулов. По моей коже пробегают мурашки, когда я оглядываю двор, чтобы убедиться, что его нет поблизости. Это главный товарищ моего отца, которого я ненавижу почти так же сильно, как папу. Родион представляется мне отцовским цепным псом – жестоким, безжалостным и слегка безумным.
Он вечно шныряет повсюду, приглядывая за мной даже тщательнее, чем отец, и жаждя сообщить ему обо всем, что увидит. Я всегда чувствую, как его поросячьи глазки скользят по моей коже.
Но, к счастью, не сейчас.
Адриану не приходится беспокоиться ни о чем из этого. Он может