тварь.
Она была уродлива.
– Анастасия, вам лучше отойти… – жестко произнес князь. И в руке его вновь огонь вспыхнул. – Это существо крайне опасно.
Опасно.
Стася видит. Понимает. Только, что с того понимания?
Игруша зашипел, а князь дернулся.
– Вы этак терем спалите, – проворчала Стася, пытаясь понять, что ей делать. Ежи дышал, но определенно пребывал в том состоянии, когда спасение мира – дело самого этого вот мира. Игруша же переминался, явно выказывая нетерпение.
И недовольство.
Он, проковыляв к Стасе, неловко поднялся на кривеньких ножках:
– Пусти!
– Я не знаю, как, – Стася готова была расплакаться. – Погоди, Ежи очнется и отпустит тебя…
– Проще уничтожить, – князь не собирался убирать пламя с ладони, которое горело ровно и спокойно, явно не собираясь исчезать.
Игруша оскалился.
– Тише. Никого он уничтожать не будет.
– Я могу!
– Не сомневаюсь.
Вот почему мужчины такие идиоты? Не все, изберательно, так сказать. Неужели не видит, что это по сути своей страшный, но все-таки ребенок.
– Иди сюда, – Стася протянула руки и существо, мгновенье поколебавшись, все-таки бросилось к ней, вскарабкалось, цепляясь за подол острыми коготками. А там, прижавшись к платью, вовсе затихло. Странно было все. И то, что больше Стася не испытывала к нему отвращения.
Нет, она осознавала, что это нечисть.
Или нежить?
Живым он точно не было. Живые Стасей воспринимались иначе. Но и черноты, той, которую она из Дурбина потянула, тоже не ощущалось.
А было…
– Потерпи немного, ладно? – она провела ладонью по горбатой спинке. – Ты устал тут. Но я действительно не знаю, как тебе помочь. А он вот знает.
– И это надо еще выяснить, почему, – проворчал в сторону князь, рука которого стала ощутимо подрагивать. То ли пламя было тяжелым, то ли изображать из себя вечный огонь было не легко.
– Но он устал. Сильно.
– Пусти, – проныл игруша, пытаясь свернуться на коленях клубком.
Бес, подобравшись к краю стола, глянул на несуразное это существо и фыркнул, отвернулся, верно, счел не настолько опасным, чтобы внимание уделять.
– Как?
– Ведьма, – проблеяла Марфа, некрасиво оскалившись. – Видишь, добрый господин, это все она! Как есть она! В мой дом пришла! Притянула тварей своих…
– Молчи.
– А на всякий роток не на кинешь платок! Ты поглянь, поглянь… и ты, Фролушка… поглянь… вона, они как… к ней тянутся, как к мамке родной…
– Мамка, – повторила игруша, вздрагивая и разворачиваясь. И жалобно проблеяла: – Ма-а-амка… мамка, пусти!
– Она это… как есть она! Мои люди подтвердят! Притянула, подкинула…
– Мамка! – игруша, скатившись на пол, заковылял к почтенной вдове. И голос его менялся, делаясь ниже, грубже. – М-мамочка…
– Уберите его!
– Не могу, – сказала Стася, чувствуя, что притихшая было сила наливается и вновь пробует на прочностью Стасину волю. А воли этой