чего-чего, а врагов у меня хватает.
– Да уж… Ты вот смеешься, а я ведь, Ваня, серьезно. Ты нашу больницу никогда не трогай, ладно? Я не хочу лишиться этого места. Мне там нравится. Обещаешь?
Голосок Альбины приобрел очень нежную, грудную интонацию, которая всегда его завораживала. Эта интонация – смесь девичьей чистоты и обольстительности опытной куртизанки – могла растопить любой лед. Карагай еще плотнее прижался к гибкому телу подруги, и рука его нащупала край ее ночной рубашки.
– Обещаю, – как бы между делом прошептал он. – Какой разговор? Конечно, обещаю. Мы же с тобой обсуждали эту тему.
Альбина затихла в его объятиях. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и со стороны могло показаться, что в этот миг они находятся на одной волне. Иван осторожно гладил внутреннюю сторону бедра супруги и уже, кажется, начал верить, что вот-вот упадёт последняя завеса… Но у Альбины вдруг словно что-то прорвалось:
– Не трогай меня! Ты пишешь слишком остро… Живем от скандала до скандала… И еще, Ваня, ты в следующий раз будь повнимательнее с Машкой. Довел ребенка до слез! Папочка, называется…
Глава 3. "Хватит уже социализм качать!»
Провалявшись в постели почти до десяти часов, Карагай не пошел ни в какую поликлинику, а сразу поехал в контору. Захлестнувшие его накануне эмоции и переживания с началом нового рабочего дня превратились в непреодолимое желание заняться темой так называемых платных медуслуг. О чем ему хотелось срочно поставить в известность редактора.
Вообще-то темы своих материалов он никогда и ни с кем не согласовывал. Чай, не мальчик-первогодок… Проблема была в том, что медициной и всем с ней связанным в «ШГ» ведала Марина Викторовна Шумская, прокуренная особа пенсионного возраста с властным голосом. Она, как и Карагай, тоже была старожилом редакции, даже еще более ранним. С годами старая журналистка тоже заработала негласную привилегию писать о чем пожелает и резко реагировала, если кто-нибудь вторгался на ее поле. Редактор ее немного побаивался.
Потому Иван и решил заблаговременно с ним пошушукаться. Типа посоветоваться, а фактически – упредить будущие разборки.
Кабинет руководителя издания выглядел вполне достойно. Он был широкий и такой длинный, что пятиметровый стол для совещаний ничуть не мешал ни рабочему месту редактора, с одной стороны, ни подходу к сейфу и книжным шкафам – с другой. Вся мебель в помещении была одного цвета – цвета топленого молока. От двери к начальственному столу-аэродрому вела красная ковровая дорожка, потертая, но еще довольно сносная. Все это досталось «Шахтерской губернии» от регионального комсомольского органа печати под названием «Молодой коммунист», каковым газета значилась до перерегистрации в начале девяностых.
Долганов был выходцем из села. Немного выше среднего роста, плотного телосложения, с наметившимся животом, большими залысинами и добродушным округлым лицом, Евгений напоминал сытого и вполне довольного жизнью деревенского кота лет восьми-десяти. В редакции все