пассажиров личности.
Когда мы ехали без бабушки, поездка всегда проходила без приключений. Разве что какой-нибудь пьяный расскандалится, и начнётся драка. Папа в такие моменты мог пару раз подскочить на месте и сделать попытку кинуться растаскивать драчунов, но мама всегда его сразу останавливала. Вообще папа любил вытаскивать пьяных из канав, лезть разнимать драки и принимать участие во всяких происшествиях с упорядочивающей миссией. Мама, напротив, резко выступала против всего, что влекло за собой потенциальную опасность.
Если мы ехали в поезде с бабушкой, она затмевала всех бродячих артистов. Она громко комментировала все, что попадалось в ее поле зрения, со всеми вступала в диалог или в слух вела монолог, если не находила достойных собеседников.
Мы сидели притаившись, пережидая тайфун.
Однажды бабушка с неподдельным интересом рассматривала пару на противоположном сиденье. Бабушкино внимание привлек странный контраст: необычайно импозантный и статный мужчина, а рядом с ним – совершенно блеклая неприметная женщина. Женщина, видимо, давно привыкла к таким взглядам, а может, бабушка смотрела уж слишком красноречиво.
– Вы, наверное, удивляетесь, почему такой интересный мужчина выбрал в жены некрасивую женщину? – спросила она.
– Да-да! – закивала головой бабушка.
– Когда Бог раздавал красоту, я все проспала, – сказала женщина, – а когда он раздавал счастье, тут уж я стояла первой.
От такой мудрости бабушка оторопела. Чем дольше длилась пауза, тем больше мы волновались. Никто не смел нарушить молчание.
Бабушка в тот раз (может, впервые в жизни) так ничего и не сказала. Но потом все-таки она все переварила, разложила в своей голове по полочкам и полюбила вспоминать эту притчу по случаю и без, очень назидательно, как намек, что мне с моей внешностью, надо не проспать раздачу счастья.
Моим подругам позже, уже когда мы учились в школе, она тоже пересказывала эту историю, потому как никто из нас, по ее мнению, к раздаче красоты первыми в очереди не стоял.
Вообще, обычно к концу трех часовой поездки бабушка становилась всеобщим любимцем. Она находила себе парочку друзей по душе, и они до упаду смеялась, показывая на нас пальцем: «Троих недоданных везу. Себе на шею посадила, а они – едут. Ничего без меня не могут. Смех и грех. А как больному ребенку без воздуха летом?»
Когда мы, наконец, приезжали, Сосновое оглушало воздухом, землей под ногами – вместо асфальта, ярко – красным песком, гомоном и одновременно тишиной. Наша городская одежда разом становилась неловкой и стыдной, мы чувствовали себя всю дорогу до Сосновского дома чужими, хотелось быстрее снять с себя городское и слиться полностью с настоящим летом.
Дом всегда встречал сюрпризами. Чаще всего выяснялось, что зимой в нем гостили бомжи, цыгане и всякий прочий люд, естественно, оставляя следы своей жизнедеятельности. Бабушка истошно орала: «Не пускать ребенка!» Видно, там обнаруживалось многое не предназначенное