губы трубочкой.
Уэллс скривился.
Из груди рвался смех, но Джозефина сдержала его. Она искренне хотела задеть его и не собиралась брать свои слова назад – но ей было весело. Чего не скажешь о последних восьми парнях, с которыми она ходила на свидания. На свидания, которых в ее жизни и было-то всего восемь.
На турнирах она иногда перекидывалась с Уэллсом парой слов, и эти короткие разговоры всегда были интересными. Колкими. Запоминающимися. Было приятно осознавать, что в жизни эта динамика сохранилась. Вовсе не потому, что она хотела с ним встречаться, или потому, что раздражение делало его немного – ну ладно, намного – привлекательнее обычного. Просто ей нравилось, что его… можно было подначивать без опаски. Для нее это было в новинку.
– Сам знаешь, какое у меня было детство. Больше в моем окружении таких детей не было. В итоге приходилось доказывать, что я не просто такая же, как остальные, но даже лучше.
Джозефине не верилось, что она произнесла это вслух.
На самом деле, кажется, она не признавалась в этом даже самой себе. Но теперь, нащупав нить мысли, хотелось распутать ее до конца.
– Как-то в шестом классе мы поехали с ночевкой в Окалу. Без родителей. Правда, подозреваю, мама с папой тайком сняли номер в соседнем отеле, но они так и не сознались. – Она покачала головой. – В общем, один мой одноклассник, Перси Д’Амато, сказал, что видел в лесу медведя, и все перепугались до смерти. – Она сделала паузу, вспоминая. – Я взяла фонарик и пошла в лес одна. И знаешь что? Медведь все-таки был.
Уэллс уставился на нее огромными глазами.
– Врешь.
– Не вру. Я заорала во все горло и понеслась обратно так, что пятки сверкали.
– Теперь понятно, почему я тебя не пугаю.
На этот раз она не смогла сдержать смех и на губах Уэллса Уитакера промелькнула мимолетная улыбка, но он тут же нахмурился еще сильнее, добавив пару очков к и без того немалой горе сексуальности. Даже в парикмахерском кресле, перемазанный пеной для бритья, он больше походил на разъяренного гладиатора, чем на гольфиста.
– Значит, любишь пугать людей? – поинтересовалась Джозефина.
Он ответил не сразу.
– Оно само получается.
– Ну да, а мрачный ты от природы.
– Зато ты светлая.
Его слова застали врасплох.
– По-твоему, я… светлая?
– Вот так… уже лучше… – пробормотал парикмахер.
– Я… – Он открыл рот и снова закрыл его, раздраженно махнув рукой под накидкой. – В тебе точно есть какой-то внутренний свет, иначе ты не стала бы с улыбкой болеть за проигрывающего спортсмена. Хотя мне-то какая разница…
Сердце опасно дрогнуло. Только не это.
Она потерла горло, разгоняя вставший там ком.
– Ну конечно, – сказала она.
– Наверное, поначалу я действительно пугал людей специально. Я вырос без гроша в кармане, ходил в школу пешком, хотя остальных подвозили родители. Еще и обед им с собой собирали. Приглашения на дни рождения печатали, чтобы можно было раздавать их на перемене. Вот я и делал вид, будто мне на них пофиг.
На