Виктор, задумавшись, – красота в неопределённости, проявляющейся в её улыбке.
– Вот. Именно. Улыбка, что сводит всех с ума. Для того чтобы так рисовать, надо быть влюблённым. Думаю, когда Леонардо писал это полотно, он был невероятно влюблён.
– Хм… Это про красоту, да, а по научной части?
– По научной? Разве ты ещё не догадался? Что же есть в мире такого таинственно привлекательного и более неопределённого, чем её улыбка? Возможно, тебе лично более мила улыбка какой-нибудь иной особы, но…
– Все так, – осознал моментально Виктор. – Кванты. Квантовая неопределённость. Кубит нуля и единицы, кубит одновременности. Кому-то она улыбается, кому-то нет, кому-то лишь под каким-то углом… и всегда весь секрет – в глазах смотрящего… Влияние самого нашего наблюдения на квантовый мир… А кто-то не может до сих пор понять. Есть ли лучшая аллюзия для названия квантового компьютера?! Егор Харитонович, вы – гений.
– Думаю, в этой комнате сейчас гений тот, кто провёл на «Джоконде» революционные вычисления. Витя, я и многие учёные не создавали бы этот компьютер, если бы не знали, что кто-то сможет, что… ты сможешь.
– Спасибо огромное, Егор Харитонович. Мне очень приятно услышать такое от вас…
– Услышь главное: тебя ждёт множество трудностей и испытаний. Будет обидно, страшно, больно. Порой будет казаться, что силы иссякли, что невыносимо, что лучше сдаться. Но помни: без наших капелек океан жизни давно бы иссох. Без нашей тяги к миру и созиданию наш Дом стал бы пустым и безжизненным. По крайней мере в той части, что именуется Землёй.
Виктор молча слушал. Казалось, он пытался понять, почему Егор Харитонович говорит такими странными аналогиями, предупреждением и одновременно напутствием. Согласившись в мыслях, что сейчас он сам, Виктор, домысливает что-то из слов Егора Харитоновича, и при этом почувствовав усиливающуюся усталость после продолжительного дня, Виктор учтиво кивнул головой и сказал:
– Егор Харитонович, у меня сегодня было такое чувство, что завершается целый этап, глава моей жизни. И вы вот так сейчас говорите, будто провожаете меня в какое-то… путешествие.
– Всё так, Витя, всё так. Это путешествие началось очень давно. И стартует оно завтра, – улыбнулся Цербер.
– Хм… Не хочу вас больше задерживать и так, наверное, все уши вам прожужжал. Позвольте только я напоследок ещё раз полюбуюсь нашей красавицей «Джокондой».
– Ты четыре года на ней работал, неужели не налюбовался? – прищурившись, заметил старик.
– Работать работал. Но времени остановиться и просто насладиться её красотой, насладиться тем, что такое создал человек, насладиться мыслью о том, что гений человеческого разума, такая изящная и могучая конструкция вот здесь, рядом со мной, и я смог на ней работать – вот этой мыслью насладиться не успел ещё. Вы позволите?
– Позволю, – улыбчиво кивнул Цербер и добавил, пронзительно посмотрев то ли на Виктора, то ли через него в пустоту, – каким же молодым ты был… Сколько