«окрылить» студента, дав ему самое сумасбродное задание на грани фантастики. Но Григорий Евлампиевич ведь умалчивает о том, что все эти молодые Икары, опалив крылышки, потом падают, как мухи.
– Стандартная для бакалавров, – перебил уже серьёзно Виктор, – подобная практика поддержать творческий порыв резко пресекается, когда фантазии шлифуются наукой, отсеивающей всё бесполезное.
– Вот именно, что не отсеивающей, – тоже серьёзно ответил Лука, – ННП, Витя. Напыщенное ненаучное пустословие. Жёстко, может, даже грубо, но ёмко и точно. Каждый учёный грезит совершить рывок, революцию, создать новую научную парадигму, настоящую ННП. Но большинство, кто дерзнёт заявить о чём-то революционном, моментально получает щелчок по носу. Потому что шума производят много, а содержание околонулевое. Научные работы самых голосистых громче всего и разбиваются. И звенит-то потом долго, Витя. Мы стали нетерпимо относиться к заявлениям о «великих» открытиях. И это правильно! Потому что под заявлениями пустота, а самые великие открытия уже совершены. Это неоспоримо. Стандартная модель стала аксиомой. Некоторые научные парадоксы нужно просто принять. Просто так устроен мир. Он не обязан быть элегантным. Дирак хорош, но истина дороже, Витя. Напомни мне, что выведено на входных воротах твоего любимого учебного заведения в Бостоне, куда ты всегда мечтал поступить?
– «Верую в науку, ибо истина абсурдна».
– Точно. И это абсурдное уже исчерпали, и истина найдена. Все остальное – ненужное ненаучное пустословие, – подчёркнуто повторил Лука. – Поэтому даже в условиях технологического прогресса последних десятилетий огромное количество ученых работает вокруг действующих и уже давно устоявшихся моделей в практической области. И именно это двигает их вперед. Это проторенная, но безопасная дорога. Стабильная формула карьеры. А теория… теоретическая наука себя исчерпала. Я всего лишь прошу тебя быть умеренным в ожиданиях. Конечно, верить в себя и Григория Евлампиевича, но по-дружески предлагаю: отзовите статью. Просто чиркни мне формальные две строчки, так-то и так-то, берём работу обратно на доработку. Никто не осудит ведь. Если сейчас работа перейдёт к главным редакторам, если я дам зелёный свет, обратного пути не будет. Они как спартанцы: со скалы столкнут любого неокрепшего аспиранта, посягнувшего на устоявшиеся модели. И даже на авторитет Григория Евлампиевича не посмотрят.
– Это, конечно, приободрил ты меня.
– Я просто прошу не спешить, друг. Не первый год знакомы ведь. И правила ты знаешь.
– Знаю, Лука. Но и ты знаешь, насколько я требователен к себе. Ты сам редактировал мои работы по критике ранних теорий струн и вторую – по матанализу излучения Хокинга. Элементарные частицы не те ребята, которые потерпят лысенковщины. Григорий Евлампиевич – гений, разглядевший в этом потенциал для инвестиций человекочасов. И пока всё идёт к тому, что его прозорливость оказалась верной.
– «Прозорливость»? Ты, случайно,