множество самых разных историй. Всяк рассказывал, что знал – кто байки из жизни травил, или совершенно завиральные, каковые и положено сказывать на пиру, истории выдумывал.
Ингольв, перекрикивая расшумевшихся собратьев, досказывает свою:
– Открываю глаза – а вокруг тюленей, матушка-земля! Лежат, ровно как теля на лугу, перекликаются… Подумал тогда – не на берегу был бы, а в лесу, так волков столько же набежало. У! Сперва страшно сделалось – а потом и любопытно. Тюлени же, сами слышали, братушки, бывают и непростые…
– Это ты про тех, которые в людей перекидываются?
– А то! Думаю – м, а как сейчас поскинут шкуры, и окажутся средь них красотки с грудью, что белей молока и полной луны!
Грянул жизнерадостный хохот.
– Дальше что было? Превращались, а?
– Не дождался, – хмыкнул Ингольв, припал к кружке, полной густого темного эля, неспеша отер короткие усы и продолжил:
– Но именно поэтому мне гораздо больше нравятся тюлени, нежели волки! Даже если не превратятся во что красивое, но и к праотцам раньше срока не отправят! – и снеррги на пиру вновь громко засмеялись над шуткой Ингольва.
Только вот Айенгу-Волчицу, Хранительницу7 из младших, что прислал к людям сам Отец Онгшальд, эта выходка неизвестно почему ужасно возмутила, и она, буквально в считанные секунды потеряв голову от злости, поднялась и промолвила:
– Тебе не по вкусу волки? Трусливых тюленей им предпочитаешь? Ингольв Моурсон, ты – бесчестный и мелочный, у тебя никогда не было чести и никогда не будет, а таким, как ты, недостойно находиться не то, что в Фабгарде, даже за столом самого мелкого из ярлов севера! – голос Айенги стал низким и хриплым от ярости.
Слова ее тяжко упали в волны пиршественного шума, погасив их, как резкий выдох гасит пламя свечи. Все внезапно замолкли. Слова хранительницы рун оказались не пустым возмущением, а брошенное оскорбление – не простым традиционным ответом на безобидную, на первый взгляд, шутку. Обычной перебранкой на пиру тут уже и не пахло – такими оскорблениями не бросаются походя, как шутками про пивное брюхо или кривые руки. Ингольв, сверкнув глазами не менее бешено, чем Айенга, выхватил меч и рванулся в сторону волчицы. Собратья по оружию и сам Грамбольд дернулись следом, и, удерживая, повисли на нем, точно собаки на медведе. Волчица метнулась в туман и точно рассеялась в нем, Ингольв, ухитрившись вырваться, выбежал из чертога, абсолютно точно зная, куда надо идти. Следом за ним бросился Вильманг.
Он настиг его у дверей своего дома.
– Ингольв, остановись, это неразумно! – пытался он остановить разгоряченного друга
– Неразумно! Ха, неразумно!! И ты будешь мне это говорить? – кипел он. – Ты сам слышал, какими помоями полила меня эта псина, и законы Севера дают мне право бросить ей вызов!
– Она Хранитель!
– И тем более должна была следить