волнения спутница его уснула почти сразу, а снеррг просидел у костра почти всю ночь, прокручивая в голове воспоминания и на всякий случай держа меч на коленях – мало ли кто мог подкрасться к ним. Болотам он не верил никогда.
Как ни странно, но вспоминал Ингольв не только и даже не столько злополучную стычку, как можно было бы подумать, сколько какие-то совсем давние эпизоды, простые и вроде бы ничего не значащие. Хвойная зелень елей и сосен родного края и блескучее солнце в просветах ветвей не шли из головы. Казалось – проснешься поутру и увидишь…
…Трое мальчишек не больше пяти зим от роду, лохматых, босых и одетых только в подкатанные до колен порты, сосредоточенно ловят мальков на отмели, складывая ладони лодочкой. Солнечные блики в воде, три макушки, склоненные над речной водой – светлая, темно-русая и рыжая. Только что не сопят от усердия. Четвертый мальчишка – долговязый и белобрысый, что созревший лен, и еще более взъерошенный, чем приятели – налетает на «рыболовов» вихрем, сваливаясь откуда-то со старой кряжистой ивы на светлый песок, поднимает кучу брызг, макает приятелей в речку, опрокидывает туески с «уловом». Завязывается потасовка, сначала настоящая, а потом шуточная, в финале которой все четверо хохочут, как ненормальные… Один из этих мальчишек – он сам. Это – его полудюжинная весна.
…Долгий позднеосенний вечер. В большом доме собралась молодежь, коротают время за разговорами, горячим брусничным напитком на меду и мастерением всяких полезных штук. Друг Вильманг сыплет остротами, рассказывая в бессчетный раз уже байку про то, как ловил необычайно большого лосося. В его исполнении она больше напоминает сагу о прославленном охотнике Хальвдане, пожалованном даром следопыта и ловкого добытчика самим Мантиром-Хранителем, но рассказывать Вильманг умеет со вкусом, так что слушать все равно весело. Девушки хихикают и охотно слушают речи приятеля, но еще громче их смех становится на колких замечаниях Ингольва, удержаться от которых он ну никак не в силах, хотя бы и не отрываясь от дела. Рядом на лавке – десяток отлично оснащенных стрел, в руке – древко и прилаживаемый наконечник… вечер будет долог, и сыплет снежной крупой в затянутые темнотой скорых сумерек окна – в тот год холода пришли рано…
…Сердце Зимы. Темная вьюжная ночь, огни горят, празднуют снеррги Зимний Перелом. Вильманг-заноза, его побратим – как разменяли парни по осьмнадцатой зиме, так и побратались накрепко – натянулся брусничного меду хмельного и начал песню. Ту, что сам сочинил. И как в тайне уберег труды? Все слушают, затихли – песня выходит стройна и величава, и народ пораженно внимает. Никто не ожидал, что бесшабашный юноша сумеет так сложить-сплести слова и музыку, но никто, ни одна душа не усомнится, что Вильманг сочинил эту песню сам. А Ингольв вспомнит принесенную другом серую старую флейту – тогда, давно, когда они еще совсем мальчишки были, даже взрослыми не считались. Смутно поймет что-то, да спросить – не спросит… зря, наверное. Уж ему, поди, Вильманг