а потом вдруг вздрогнула и, опомнившись, полетела домой к тетушке.
Рыжая хозяйственная сумка с надписью “Куры и утки” и изображением почему то белого задиристого петуха с невообразимо громадным гребеньем, была совсем не тяжелой и радостно полетела вслед за Хуаной, у которой в голове уж дымился рождественский пунш. Очень похожий на пунш в ее родном доме.
Тетушка была, как всегда, в хрустящем от свежести одеянии и благоухала кофе с корицей и сдобной, ноздрястой внутри кончей .Она, по причине своего теснейшего общения с кухней, пахла так, что иногда её хотелось проглотить всю целиком и без остатка.
Ежедневно тетушка ароматилась пузатыми перцами поблано в кляре, которые готовила на продажу и кофе с корицей и сдобными булочками, которые всегда были на завтрак и ужин. А порою – то миндальной мукою, то посоле, то атоле, то моле…. Одним словом, нет абсолютно никакой возможности перечислить бесконечную вереницу этих сводящих с ума ароматов мексиканской кухни, в которые облачалась ежедневно тетушка.
В семье её все было откормлено и лоснилось счастьем и здоровьем: и лысенький мясистый дядюшка, и пампушки-хохотушки двоюродные сестрицы, и пятнистый зверюга, и даже завсегдатай кухни Таракан Кукарачин, являющийся то ли со своими приятелями , то ли со всей своей родней , но вечно с позором изгоняемый дядюшкой и визгами хохотушек.
По возвращению Хуаны, тетушка нахмурилась, тем самым попытавшись скрыть радость. Однако, радость была такой здоровенной, что непослушно выползала из под косматых бровей . Придирчиво ( а ко всякой снеди она относилась чрезвычайно придирчиво) оглядев всё прибывшее в рыжей сумке с бойким петухом, усадила она Хуану на стул и строго взглянула на неё: “Mi amor , ты мороженое ела?”, – и взяла в свою мягкую и теплую руку, схожую по размеру разве что с банановым листом, руку Хуаны, запястье которой было словно тельце тростниковой дудочки.
Какой ужас! Пунш совершенно растопил в голове Хуаны мысль о мороженом! Ванильном! С орешками и шоколадом! “Не-не-ела”, – икнула Хуана.
“Вот я тебе покажу!”, – закосматились тетушкины брови. Она подхватила другое запястье девушки. Оно было ещё тощее.
“Боже мой!”, – заколыхалась всей своею крупностью тетушка и как-то рывком на мгновенье отвернулась, чтобы глотнуть воздуху, а потом внезапно сгребла в кучу всю тощую Хуану и прижала к волнистой своей груди.
И тогда Хуана услышала, как мечется из угла в угол большое жалостливое тетушкино сердце. И не посмела пошевельнуться. Её же собственное сердечко сидело смирно, будто бы глядело в распахнутое окошечко на светлую лужаечку. И тут вдруг Хуана ощутила, что тетушка почувствовала её смирно сидящее в левом уголочке сердце, а еще почувствовала, как ее собственное, мечущееся в приступе жалости к случившейся и ещё не случившейся судьбе Хуаны, внезапно споткнулось и осело квашнёю. Так частенько бывает, когда в чем-то ожидаемом происходит совершенно неожиданное, какой-то непредсказуемый сбой. Когда мудрость