на кухню, отчаянно надеясь на этот, по ее разумению, весьма действенный способ. Что ж, у каждого хранятся в сундуке свои секретные средства от вины, тоски – печали и прочего хлама.
Хуана же закрыла глаза и задремала. Она немножечко устала чувствовать, что чувствуют другие люди.
И вот уже через некоторое время на самом её носу победно водрузился кофейный аромат. Казалось, он задался целью во что бы то ни стало разбудить Хуану и забрался уж целиком и полностью ей в ноздри и там уж разошелся не на шутку. Окончательно проснувшись, она увидела, что все уже сидят за круглым столом с бессменною цветастою скатертью, завтракают очень вкусно и плотно, и заняты развесёлою беседою о делах самых что ни на есть житейских. И нежность укутала её в свою тепленькую одеялку.
Шел двенадцатый час предрождественского дня, тянувшегося по-праздничному радостно. Аромат славного сливочного гуся то и дело встревал в завтрак и всем за столом преприятно вздыхалось и завтраку никак не хотелось заканчиваться.
На голодный желудок приготовить чудесный пунш – дело совершенно немыслимое, и Хуана была накормлена так, что ей казалось, что теперь ее желудок стал начинаться от самого подбородка, да что уж там говорить – в её сознании нос, подбородок и желудок слились в какое-то необъемное и нераздельное чудовищное целое, которое немедля представило себя носоподбородкожелудком и довольно заурчало.
Для Хуаны ощущение это было не ново, однако все же непривычно и черезвычайно затруднительно для дыхания. Вот уже два месяца четыре раза в день она испытывала это самое ощущение. Однажды ей подумалось, что когда-нибудь она вся целиком станет одним сплошным желудком и тогда ей придется только и беспокоиться о своем пухлявом виде. Её чрезвычайно страшила эта будущность и она доверила свои страхи тетушке, но та так закосматилась бровями, что Хуана, подумав секундочку, в знак принятия усиленного кормления то ли икнула, то ли мемекнула.
И вот настал момент творенья пунша. В мгновенье ока на маленький желто-коричневый рабочий столик, выложенный в шахматном порядке кафелем, схожим с плитками ванильного и молочного шоколада, выпрыгнули из рыжей хозяйственной сумки с бойцовым петухом, обладателем исполинского гребня, восемь новеньких прозрачных небольших пакетиков с ловко завязанными на макушке узелками.
В одном были известные палочки корицы, в другом – сахарного тростника, в третьем – плоды тамаринда, в четвёртом – цветки хамайки, в пятом- похожие на крошечные яблочки, техокоте, в шестом – пилонсильо, в седьмом – изюм, в восьмом – чернослив, а в последнем, девятом пакете, что вышел побольше других, полкило пузатых желтых яблок. Словом, из сумки выбралось всё, что было записано на белой бумажной салфеточке.
Потом все содержимое пакетов по очереди высыпалось на столик, на такое старенькое полотенчико, что цвет его можно было определить не иначе как светленький – пресветленький, да и только. Полотенчико это каждый раз перед принятием следующего гостя