одним желудком и обрели долгожданную свободу. Она радостно икнула, а тетушка ласково взглянула на неё.
Глиняная кастрюля на огне уж тихонько начинала бормотать , приглашая гостей со столика. И желание её немедля исполнилось: все изученное тетушкой на вышесортность, ловко и тщательно вымылось , нарезалось и посыпалось в это бормотанье. И неожиданно распустилось таким удивительным ароматом, что пампушки-хохотушки дружненько вкатились в кухонку и, подпихивая друг дружку под бока, повисли в восхищение над глиняною кастрюлей, собственный аромат которой, надо добавить, был ни больше, ни меньше, а первою скрипкою в этой пуншевой симфонии.
И тут уж началась такое шумное полуторачасовое фруктовое бормотанье, которое случается только в волшебные рождественские дни, и от которого сказочным рубином распускаются в пунше, ну абсолютно все цветки хамайки.