Мы не поднимем оружие первыми. Это не наш путь. Но и не преклоним колени перед ложью. Ижевск – не просто завод. Это наша вера, наша правда. И если им нужен огонь, мы дадим им огонь – но не тот, что ждёт их. Алексий говорил медленно, но каждое его слово было как удар молота – тяжёлым, неотвратимым. Он обвёл взглядом мастеров, и их лица, освещённые дрожащим светом свечей, ответили ему молчаливым согласием. Они не были воинами, но были мужчинами, которые знали, что значит держать слово и защищать свой дом.
К закату под стенами завода появились всадники – десятки, а может, и сотни, их чёрные знамёна трепетали на ветру, как крылья ворон. Их кони, худые и взмыленные, топтались в снегу, а всадники, закутанные в рваные шубы и казацкие бурки, кричали, угрожали, стреляли в воздух. Их голоса, хриплые от мороза и ярости, требовали открыть ворота, присягнуть «царю Петру», отдать оружие и припасы. Но Илья Колокольников, стоя на стене, лишь сплюнул в снег и приказал запереть ворота. Железные засовы, выкованные в цехах завода, лязгнули, как вызов. Завод ответил молчанием – но это было молчание стали, готовой встретить врага. Молоты в цехах продолжали бить, их ритм не сбился ни на миг, а искры, вылетавшие из горнов, казалось, летели в лицо врагам, как вызов. Из труб валил дым, густой и чёрный, и он поднимался к небу, словно сам завод дышал презрением к тем, кто пришёл его сломить.
Ночью пугачёвцы подожгли склады на окраине. Пламя взметнулось к небу, окрашивая снег багровым светом, и его отсветы плясали на стенах цехов, как демоны. Крики казаков, их хохот и выстрелы разносились над полями, но люди Ижевска не бежали. Они вышли из цехов, из домов, из молитвенной, и встали плечом к плечу, передавая вёдра с ледяной водой из рук в руки, как священные чаши. Мужчины, женщины, даже дети – все работали в молчании, их лица были суровы, а руки не дрожали. Они тушили огонь, не позволяя ему перекинуться на цеха, на дома, на их жизнь. К утру склады догорели, но завод стоял невредимым, а дым из его труб всё так же поднимался к небу, как знамя непобеждённых.
На воротах, тяжёлых и покрытых ржавчиной, висела табличка, выкованная Григорием в ту же ночь. Её буквы, грубые, но чёткие, были вырезаны в железе, и они гласили: – «Верны – не перед троном, а перед собой».
Эта надпись, холодная и твёрдая, как сталь, была ответом Ижевска – не только Пугачёву, но и всему миру, что пытался согнуть его. Завод не склонился, не дрогнул, и его молоты продолжали бить, как сердце, что не знает страха.
7 января 1774 года. Шермитский завод Яковлева
Захват завода. Кровь на снегу
Шермитский завод Яковлева, приютившийся в низине у подножия Уральских гор, в то утро 1774 года был окутан тишиной, которую разрывали лишь редкие вздохи ветра да далёкий скрип деревьев. Его цеха, сложенные из грубого камня, стояли, словно крепости, а трубы, чёрные от копоти, дымились лениво, как дыхание спящего великана. Снег, покрывавший крыши и тропы, был чистым, почти сияющим, но эта чистота была обманчивой – она скрывала следы усталости, страха