тут поделаешь, когда нищий пастух мнит из себя благородного отпрыска?
– Плетьми проучить, – подобострастно предложил воин из свиты бека.
– Не надо. Смелые и гордые горцы мне тоже нужны, – сказал хозяин. Уже уходя, бросил Темиру: – Он скажет, чем тебе заняться, – и указал на обвешанного оружием нукера, только что предлагавшего проучить строптивого юношу плетью.
– Иди за мной, – глухо сказал тот, недружелюбно покосившись на нового любимчика хозяина. Подойдя к опрятной, выбеленной известью глинобитной мазанке, он толкнул дверь и, войдя вовнутрь, позвал за собой Темира.
В небольшой комнатушке стояли два топчана, на которых лежали набитые сеном тюфяки. Пол был застелен однотонной черной кошмой. Напротив единственного окна стоял низенький столик – достархан.
– Будешь жить здесь, – недовольно косясь на своего нового сотоварища, бросил нукер. – С восходом солнца примешься за работу, – добавил он перед тем, как выйти, и плотно закрыл за собой дверь.
Ошарашенный произошедшими за последние несколько минут событиями, Темир стоял посреди комнаты, не зная, что делать.
«Если попадешь в горах в затруднительное положение, – неожиданно вспомнил он наставления отца перед первым его походом на джайляо, то первым делом ищи укрытие, а потом верных друзей». Потом, часто оставаясь наедине с природой, он понял, что в нелегкой пастушьей жизни друзьями отца были не только такие же, как он, пастухи и клыкастые охранники – собаки, но и предметы, постоянно его окружающие. С огнем, водой и звездным небом он разговаривал так же, как с людьми.
«Все, что создал Всевышний, создано во благо человека, – нередко говорил отец. – Надо только с любовью относиться ко всему, что нас окружает, и природа непременно отплатит добром». Он никогда не сетовал на свою нелегкую судьбу, стойко перенося все жизненные тяготы, приучая к этому своих сыновей.
«Укрытие у меня есть, а вот с друзьями – плохо, – подумал Темир, – пока что здесь я обзавелся лишь недругами. Ну что ж, время покажет, что делать дальше», – успокоил он себя и устало повалился на одну из пустующих коек.
Чуть только забрезжил рассвет, в дверь громко постучали. Темир вскочил на ноги и, протирая на ходу глаза, вышел во двор. Там уже толпились с десяток вооруженных винтовками и саблями нукеров, готовых к дальнему походу. Это было видно по тому, что они, заседлав своих коней, вязали к седлам тугие хорунжины, мешочки и туесочки.
Вскоре из дома вышел Ислам-бек, к которому расторопные слуги тут же подвели вороного ахалтекинца. Вскочив на коня, он проницательным взглядом оглядел свой небольшой вооруженный отряд.
– Эй, Темир, а ты что отлыниваешь? – крикнул Ислам-бек. – Зайнулла, приведи джигиту коня, – приказал он слуге, державшему его вороного под уздцы.
Слуга со всех ног кинулся к конюшне и вскоре вывел оттуда гнедого жеребца, в экстерьере которого даже внешне чувствовалась примесь крови арабских скакунов. Явно застоявшийся в стойле конь бил копытом и косил