в то состояние, каким оно было до оккупации родом Уршеоло нашего края. Исторически Таузендвассер – независимый от Асседо надел. Существуют старинные документы, которые это неопровержимо доказывают. Вам стоит только подать знак, и я обращусь к своим адвокатам, а они все уладят…
– Герр Шульц, – мягко перебил его Фриденсрайх, – взгляните на меня. К чему мне независимость? Напротив, мне ничего больше не остается делать, кроме как полностью зависеть от дюка и быть его вассалом.
– В самом деле? – изобразил изумление Шульц. – Неужели вы простили дюку то вопиющее бессердечие, с которым он с вами, его другом и соратником, обошелся?
Маркграф ничего не ответил, но губы его по краям еле заметно дрогнули, что не ускользнуло от купца.
– Что ж, – пожал плечами Шульц, – вероятно, при некоторых обстоятельствах ваша память укорачивается.
– А ваша, сдается мне, удлиняется, когда речь заходит о дюке.
– Подумайте о моем предложении, – сказал Шульц, перестав улыбаться. – Я и мечтать не мог о том, что вы воскреснете из мертвых. Именно вас мне и не хватало для того дела, над которым я так долго работал. Вы могли бы стать решающим козырем в партии, которая, впрочем, и так беспроигрышная. Дюк не всемогущ, хоть все об этом периодически забывают. Не так ли, сударь?
– Совершенно верно, герр Шульц, – улыбнулся Фриденсрайх. – Вы правы: дюк Кейзегал порою слишком самонадеян, и некому укрощать его всесильную длань. Я готов обдумать ваши слова, но согласитесь, что все приходит в запустение, когда солнце Уршеоло отворачивается. Замки, какими бы прочными они ни были, ветшают и превращаются в прах. Загнивают гербы. Обваливаются стены. Люстры падают с потолков. Советую и вам об этом не забывать.
И будто в подтверждение своим словам, Фриденсрайх позвал дюка.
Купец Шульц кашлянул, но улыбка снова воцарилась на круглом лице.
– Не стоит отказываться от гостеприимства его высокоблагородия, – сказал маркграф. – Бал, так бал.
– Какой бал, Фрид? Ты с ума сошел?
– Я давно не танцевал, – справедливо заметил Фриденсрайх.
Откупорил хрустальный флакончик и капнул две изумрудные капли на язык.
– Почему ты пьешь зеленку? – ужаснулся дюк.
– Сам ты зеленка, – улыбнулся Фриденсрайх. – Это лауданум. Как, по-твоему, прожил бы я шестнадцать лет без него, после полета из окна в ров? И на что, полагаешь ты, тратил я ренту, которую ты милостиво мне подбрасывал? Не на лошадей, это уж точно.
– И не на содержание собственного родового замка, – нахмурился дюк, но возражать не стал. – Поступай как знаешь. Сдается мне, старые соблазны и тщеславие так тебя и не покинули. Твоя свита всегда играла короля. И сейчас тебе не терпится заставить все челюсти разом упасть от одного твоего вида, хоть ты и не признаешься в этом никогда. Ни в чем себе не отказывай. Бал, так бал. Мы идем на бал! – провозгласил владыка Асседо.
Глава XVI. Летний бал
– Сеньор