оградить человека от любви к войнам. Шестнадцать лет я ждал врага, достойного противника. Я дождался, но ко мне явился друг, и он явился с миром. Я не знаю, что мне теперь делать. Я рожден и воспитан воином, и я не могу воевать. Мне не с кем воевать.
Взглянул на Зиту, и она увидела изъян в безупречной красоте. Неуловимо и неопределенно левый глаз Фриденсрайха отличался от правого. То ли цветом, то ли формой, то ли расположением косых ресниц.
– Что же вы делали в течение шестнадцати лет? – спросила Зита.
– Ждал, – повторил Фрид.
– Вы лжете. Самому себе.
– Войны внутренние заменили мне внешние битвы. Я боролся с самим с собой, с Роком, со своей предавшей меня душой и со своим бесполезным телом, – и это было больше похоже на правду.
– Нет, не то, – все же возразила Зита. – Душа не может предать человека. Раз вы решили лишить себя жизни, значит, на то у вас были причины. Иногда следует уничтожить себя, чтобы ожить. Душа это знает. Слава богу, что вы остались живы. Что вы делали в течение шестнадцати лет? Почему не позвали вашего друга и соратника?
– Я прятался от мира. От глаз людских. Я стыдился себя. Было время, когда я и представить себе не мог, что Фрид-Красавец, о силе и отваге которого слагали баллады, покажется в таком плачевном виде всему Асседо и окрестностям, включая остров Грюневальд, что на Черном море. Мне не хотелось быть посмешищем.
– А сейчас?
– Сейчас мне все равно. Я давно понял, что люди не способны разглядеть то, что спрятано за их собственным воображением.
Фриденсрайх печально улыбнулся, и она увидела щербинку на правом верхнем боковом резце.
– Что же вы делали все эти шестнадцать лет? – повторила Зита свой вопрос. – Почему вы не позвали дюка? Почему вы не желали встретиться с собственным сыном?
– Я горд и упрям. Мне не нужны милости с барского плеча. Я ждал, пока дюк не изменит своему решению. Я проверял, кто из нас сильнее. Как видите, я опять победил.
– Какие бредни, – с упреком промолвила Зита. – Какие ужасные глупости вы говорите, господин фон Таузендвассер. Я не верю ни единому вашему слову.
– Возьмите серьгу, – сказал Фриденсрайх, снова открывая ладонь. – Я дарю ее вам. Думается мне, это счастливый оберег, хоть я и не верю в сказки.
– Зачем вы лжете и увиливаете?
– Я не лгу, – левое веко Фриденсрайха предательски дернулось. – Правда бывает многоликой. Не ищите одну-единственную. Каждый человек состоит из противоречий. Люди неоднозначны, как и их мотивы.
– Нет, – уверенно сказала Зита. – Вы умнее меня, образованнее, и способны играть словами, как пуленами, доводя людей до исступления, но жизнь научила меня отличать правду от кривды. Чем вы занимались в течение шестнадцати лет?
Фриденсрайх улыбнулся.
– Вы очень любопытны, сударыня. Когда человек длительное время пребывает вдали от других, он обнаруживает в себе неожиданные склонности. Когда я мог,