хотел попасть в Читу или в Благовещенск преподавателем; я с тобой вполне согласен, «что хорошо быть знакомым с начальством, но еще лучше, когда его совсем не знаешь», но здесь нужно сделать исключение, исключение потому, что это желание мамы, ведь она спит и видит, когда ты будешь вместе с ней, теперь после смерти Вити, она иначе как жить вместе с тобой ни о чем и не думает, уже теперь идет там чистка и уборка комнаты исключительно для педагога, и обштукатуривают ее и все остальное проч.; о твоем намерении попасть куда-нибудь, а не в Хабаровск, я боюсь даже ей и писать, но все же, по твоей просьбе, я здесь раскинул удочку; сегодня разговаривал с начальницей женской гимназии364, у них словесник уходит, некто Щелкин365, в контроль и будет вакансия, но не раньше, как с начала учебного года, это она мне сказала частно и советует тебе переговорить в Питере с Гондатти и подать сюда прошение о предоставлении тебе кафедры словесника в случае открытия вакансии <…>. Прошение подать на имя председателя Педагогического совета Алексеевской женской гимназии в г. Благовещенске и, когда подашь прошение, то и мне об этом напиши, я здесь совместно с начальницей будем воздействовать на Председателя366; но только предварительно повидайся с Гондатти и переговори с ним (мне начальница сказала, что и Гондатти начал свою карьеру с учителя женской гимназии). Относительно Читы, у меня там нет ни одного знакомого, несмотря на то что я там родился…
А в конце письма Константин Иннокентьевич добавляет, что «самое лучшее, даже, пожалуй, необходимое, это устроиться в Хабаровске, вот об этом и переговори с Гондатти, а уж если не в Хабаровске, то лучше в Петербурге при университете, и если согласишься на последнее, то я уж похлопочу перед мамой за тебя».
Сведениями о личных встречах М. К. с Гондатти мы не располагаем. Да и что могло связывать в начале 1913 г. петербургского студента, критически воспринимавшего самодержавие, с крупным царским чиновником? Разве что формальное общение на почве сибиреведения…
Хабаровск не казался Марку идеальным решением ситуации: он стремился к самостоятельности и, конечно, опасался чрезмерной опеки Веры Николаевны. С другой стороны, ему не хотелось расставаться с петербургской научной средой. Почувствовав, видимо, настроение своего сына, Константин Иннокентьевич пишет ему 4 апреля 1913 г.:
Твое желание после университета работать не в провинции, пожалуйста, исполняй, я говорю и за себя, и за маму, мы не из тех родителей, которые в силу своего эгоизма могут что-либо требовать от детей, пожалуйста, раз будет хорошо тебе – то, значит, и нам хорошо, вся наша жизнь была посвящена и сейчас еще посвящается только вам – детям, а следовательно, может ли быть какой-либо разговор, чтобы тебе остаться там, где живем мы, напротив, устраивайся там, где хочешь, где находишь для себя лучше. Хочешь в Сибири, устраивайся в Сибири, в Питере – в Питере, повторяю, пожалуйста. <…> Словом, повторяю, устраивайся, как тебе будет лучше. Только будь здоров и счастлив, и мы твоим счастьем будем также счастливы (90–38; 3–4).
Государственные