мне оказаны. Не нужно повторять, что я приложу все силы оказаться достойным их. Вас же, глубокоуважаемый Алексей Александрович, разрешите особенно горячо поблагодарить за Ваше сердечное участие371.
Для оформления нового статуса требовался ряд документов, в частности – новое свидетельство о политической благонадежности. В связи с этим М. К. обращается с прошением в канцелярию приамурского генерал-губернатора, откуда 20 января 1914 г. декану историко-филологического факультета направляется секретный документ, упоминавшийся нами в главе III. Приводим его полностью:
Канцелярия, по приказанию Главного Начальника Края, сообщает Вашему Превосходительству, что, по агентурным сведениям жандармского надзора, Азадовский в 1907 и 1908 гг. считался в Хабаровске организатором военной организации по С-Р <эсеровской> программе, причем под его редакцией будто бы были выпущены три прокламации к войскам; ему же приписывалось участие в устройстве побегов политических заключенных.
В настоящее же время, по сведениям, полученным от Начальника С.-Петербургского Охранного отделения и Начальника Иркутского Губернского Жандармского Управления, сведений за время проживания Азадовского в С.-Петербурге и Иркутске к ним не поступало, равным образом нет никаких компрометирующих Азадовского данных за последнее время пребывания его в Приамурском Крае372.
Несмотря на очевидную двойственность этого документа, он все же удовлетворил университетское начальство, как затем и руководство Одногодичных педагогических курсов. Никаких препятствий к дальнейшей учебе и научной деятельности в Петербурге не возникло.
Таким образом, в конце 1913 г. М. К. имел все основания полагать, что обстоятельства складываются благоприятно: он был оставлен при университете и мог в течение ближайших лет жить – на легальном основании – в Петербурге. Однако в те самые дни, когда в Петербурге решался вопрос о будущем М. К., случилось непоправимое: в ночь на 1 декабря скончался Константин Иннокентьевич. В последние годы жизни, поступив на службу в Северное страховое общество и разъезжая по Приамурью, он часто жаловался на здоровье. «Здоровьишко мое не особенно важное, – писал он жене 25 октября 1911 г., – вот сейчас ощущаю какую-то боль в горле, больно глотать, голова болит. <…> Сердчишко тоже неважное, словом, твой старик расхлябался…» (90–37; 4 об.).
Константин Иннокентьевич умер в Благовещенске, где в основном и жил в 1911–1913 гг. (этого требовала его служба в Северном страховом обществе). Он постоянно навещал свою семью, чему способствовало хорошо налаженное пароходное сообщение между Хабаровском и Благовещенском (по Амуру). Летом 1913 г. на пароходе, ходившем по Амуру, Константин Иннокентьевич, вдохновленный фольклористическими увлечениями своего сына, даже записал от случайных спутников забайкальскую песню «Ундою, грязною порой, / Неслася тройка чуть живая…». Впоследствии, публикуя текст этой песни, М. К. сообщил:
Отец мой отнюдь не был фольклористом; но в то время начал заниматься собиранием