и русским просторечием, он обращался к «фольклору вообще», к фольклору международному. Об этом недвусмысленно говорится в статье М. К.: «…Пушкин не мог удовлетвориться тем миром образов, которые раскрывала перед ним Арина Родионовна, но жадно тянулся к западноевропейским источникам…»292
Статья об Арине Родионовне, помещенная в сборнике «Литература и фольклор», – попытка М. К. увидеть в няне Пушкина… народную сказительницу. Обратившись к пушкинским записям народных сказок (известных в пушкинистике как «Сказки Арины Родионовны»), М. К. пытается оценить их с точки зрения профессионального фольклориста. Это было непросто: материалов, связанных с этими записями, сохранилось крайне мало. Тем не менее, вооруженный опытом своей работы с сибирскими сказочниками и их текстами, М. К. пытается воссоздать аутентичный портрет Арины Родионовны, определить ее сказочный репертуар, сказительскую манеру, индивидуальный стиль. И приходит к выводу, что пушкинская няня была незаурядной рассказчицей, «выдающимся мастером-художником, одной из замечательнейших представительниц русского сказочного искусства», владевшей богатым репертуаром, чье мастерство оказало несомненное влияние на творчество Пушкина293. В то же время, подчеркивает М. К., неправомерно видеть в Арине Родионовне единственный источник пушкинского фольклоризма – ее следует воспринимать в ряду других великих художников слова, у которых учился поэт. Говоря о народном и национальном, нельзя упускать из виду мировой контекст.
Несмотря на что М. К. ограничивает, казалось бы, влияние Арины Родионовны на Пушкина (и тем самым роль «русского начала»), его статьи оказались в год пушкинского юбилея весьма востребованными. Дипломатично изложенный М. К. тезис о тяготении Пушкина к западноевропейским источникам вполне соответствовал пафосу, нараставшему вокруг имени поэта; общие слова о величии и мировом значении Пушкина как бы нивелировали ту теоретическую историко-литературную основу, на которой строилась концепция Азадовского. Да и антизападничество еще не приобрело в 1930‑е гг. того воинствующего оттенка, каким оно будет отличаться в послевоенные годы. Даже «Правда» поместила в юбилейные дни 1937 г. статью М. К. «Пушкин и фольклор», где подчеркивалось использование Пушкиным западноевропейских источников, неотделимое от его понимания «народности»294. А в другой центральной газете появляется (в тот же день) вторая статья М. К.295
Апогеем юбилейных публикаций 1937 г., осуществленных М. К., следует считать, однако, не статью в «Правде», а пять пушкинских сказок, красочно изданных в «Academia» летом 1937 г. (их оформили палехские мастера И. М. Баканов, Д. Н. Буторин, И. П. Вакуров, И. И. Голиков и И. И. Зубков). Сказки публиковались по тексту, установленному М. К. в предыдущих изданиях; им же были написаны и краткие хронологические справки.
К сожалению, это издание пушкинских сказок сильно отличалось от того, каким его задумал М. К. Согласно договору,