– свидетельство того, что постаралась она на славу.
– Я надеюсь, ты меня поняла, – чеканит гневно, когда мы остаёмся наедине.
Господи, сколько же в ней ненависти. Сколько злобы…
– Не вздумай даже пытаться свой рот открывать насчёт нашей… «аудиенции». Это бессмысленно. Марина вернулась в зал, весь вечер она была с друзьями и никуда не отходила. Они подтвердят, будь уверена. Что касается меня – я в аэропорту с предками. Чистое алиби. Так что… увы.
Уходи, просто уходи.
Она убирает ножик в карман, включает кран и моет руки.
– Сказки придумали для таких, как ты. Не верь в них. Гадкий утёнок никогда не станет прекрасным лебедем.
Ника делает тяжёлый вздох. Словно она очень устала.
– Ну пока, – уже разворачивается и собирается уходить, но внезапно останавливается. – В следующий раз плесну кислотой в лицо. И потом не то что Рома… от тебя любой парень шарахаться будет. Так что не испытывай судьбу, сука!
Под её сапогами хрустят остатки плиточной крошки. Этот звук эхом отскакивает от стен и режет слух.
Фигура Грановской удаляется в сторону кабинок, а я по-прежнему не могу надышаться кислородом через нос. Только сейчас вспоминаю, что там наверху есть широкая форточка, через которую, должно быть, они и залезли с улицы.
– Я тебе окошко оставлю, – последнее, что Ника кричит мне. Продолжая издеваться.
И всё. Спустя минуту я остаюсь одна. Живая, но раздавленная морально. Позволившая растоптать себя. В очередной раз.
Слабачка…
Почему, почему я? Что я делаю не так в этой жизни? Можно просто умереть, пожалуйста? Я больше не могу. Больше не могу…
Даю волю слезам. Просто рыдаю и рыдаю. От боли. Не столько физической, сколько внутренней. От унижения, словно гранитной плитой, придавившей меня к пыльному полу.
Мои всхлипы затихают не сразу… Дрожу. Температура в полуподвальном помещении на порядок ниже, а с открытым окном и вовсе стремительно падает. Нужно вставать, но я по-прежнему лежу на полу. Пустая оболочка…
Промозглый сквозняк противно лижет полуобнажённое тело. Зловещую тишину нарушает лишь вода, капающая из крана.
Холод. Кромешная тьма. Я так боялась её в детстве… Всё время хотелось спать при свете. Мне казалось, что существует какой-то потусторонний мир. Привидения или злые духи. А баба Маша, слушая глупости, сказанные мною, всегда повторяла лишь одну фразу: «Бояться нужно не мёртвых, Ляль, бояться нужно живых».
Права ты, ба. Так и есть…
Странно, но я вдруг думаю о Роме. Вспоминаю отравленные ядом слова, брошенные Вероникой в запале.
Спор? Игрушка? Чего же ты тогда так испугалась, Ника?
Вспоминаю его горящие глаза. Горячий шёпот у виска. Мягкие губы на своей коже. Его руки, с трепетом сжимающие меня в пылком объятии. «Моя девочка-лёд» – сказанное непроизвольно, в порыве отчаяния. «Хочу, чтобы ты доверяла мне».
И ведь Он звонил мне. Искал…
Нет, Вероника, это гораздо больше, чем то, о чём ты говорила…
Иначе, Он бы не оставил тебя.
Иначе, ты бы не устроила