укрывшись простыней до подбородка. На ее спокойном и ясном лице появился легкий румянец, под носиком проступили мелкие капельки пота.
«Сон – на зависть. Словно никакой войны за окном», – отметил Грондейс.
Сел за стол, открыл блокнот, отвинтил колпачок вечного пера и принялся быстро писать. Лег он в пять утра.
5. Сапоги генерала Гофмана и нота Ленина
Генерал Макс Гофман: «Украина – дело моих рук»
ПРОСНУВШИСЬ, Новосильцева тут же закрыла глаза – так не хотелось покидать теплый кокон тепла и уюта. Но когда до неё донёсся аромат настоящего кофе, она мгновенно вынырнула из своей защитной оболочки.
Внизу позвякивал чашками и ложками её спаситель и попутчик, что-то мурлыча себе под нос. Потом дунул – хлопнуло и погасло пламя спиртовки.
Внезапно рядом с лицом Новосильцевой выросла полуазиатская физиономия в круглых очках. На кончиках смоляно-черных жестких волос засеребрилось солнце.
– Мадемуазель Мария уже проснулась? – осведомился Грондейс. – Примите пожелания доброго утра.
Она улыбнулась, по-кошачьи коротко зевнула и сладко потянулась.
– И вам доброго, милый Людовик.
– Ваш кофе готов.
– Так скоро?.. Я бы ещё немного поспала.
– Как вам угодно. Тогда я выпью и ваш кофе тоже. А когда проснётесь, сами себе и приготовите.
– Ни за что! – возмутилась Новосильцева. – Раз уж для меня, не отдам. Отвернитесь.
– Пажалте! – с московским акцентом произнес Грондейс и повернулся к окну.
Когда она через полчаса вышла из купейного туалета – свежая, прохладная, чуть приправленная капелькой духов, на столике между двумя креслами стоял кофейник, две китайские чашки и блюдо с горкой бутербродов – французские галеты с американским шоколадным маслом, русский ржаной хлеб с английской ветчиной, давешняя коробка конфет, к которой рука Новосильцевой невольно потянулась, но тут же вернулась обратно. Рядом с жестянкой под надписью «Элитная махорка» темнела вчерашняя бутылка коньяка.
Грондейс откупорил бутылку, понюхал пробку – в купе распространился аромат дорогого напитка.
– Не рано ли? – Новосильцева кивнула на бутылку.
– Что вы, драгоценная барышня, в самый раз! – убежденно заверил Грондейс.
Он разлил кофе на три четверти каждой чашки и до краёв добавил коньяку.
– Сахар? – спросил он, берясь за коробку с махоркой.
– В кофе?
– Ни один разумный араб или турок не станет пить кофе без сахара. Хоть чуть-чуть (он выговорил «тшут-тшут»), но подсластят – они же известные всему миру знатоки, с древних ещё времён.
В «Элитной махорке» оказался желтоватый сахар-песок. Лодевейк отмерил для Новосильцевой полторы ложки, себе положил одну.
– Откуда у вас такое сокровище? – поинтересовалась Новосильцева, прихлебывая из чашки и ощущая начальный полувосторг легкой эйфории.
– Вы про кофе? От негодяев интервентов. Из английской