страшно возмущался.
– Есть чему удивиться. И возмутиться, – подтвердила Новосильцева.
– Дальше он потребовал пятьсот пулеметов. Но немцы дали только пятьдесят, самим не хватало. Скоро германский поверенный в делах Рицлер вообще потряс свое правительство: большевики желают, чтобы Германия выплачивала русским ежемесячно 30 миллионов марок в золоте, иначе большевики начнут сближаться с Антантой. И хоть такого сближения быть не могло, немцы заволновались: «Как так? Русские должны выплачивать контрибуцию нам, и тоже в золоте, и имеют наглость выдвигать встречные требования!»
– Он их просто сбивал с толку. И не давал передышки. Так?
– Я тоже так думаю, – согласился Грондейс. – Дурачить противника, шантажировать, угрожать – дипломатия по-ленински. Активная. Главное, ни капли страха и нерешительности. Мы с вами должны понимать, почему он так себя вел: большевики чувствовали себя оскорбленными из-за того, что враг хозяйничает на территории их страны, хоть и распавшейся. Это еще что! Ленин наводнил Германию своими агентами, и они спровоцировали революцию. Германию трясет похуже, чем трясло Россию в феврале семнадцатого. Я вам так скажу: не исключаю, что после Советской России на карте мира появится Советская Германия. Можете поверить?33
Новосильцева подумала и покачала головой.
– Нет, не могу. Англия не позволит.
Грондейс неожиданно согласился.
– Да, скорее всего, так и будет. В любом случае, большевики сдаваться не собираются и поставленных целей достигнут.
В. И. Ленин
Новосильцева вздохнула.
– Конечно, если проводить политику зверства… Говорят, чека, будто с цепи сорвалась.
– Чека? Что вы знаете о чека? – снисходительно прищурился Грондейс.
– Не очень много, – осторожно ответила Новосильцева. – Но достаточно, даже кое-что видела изнутри. Красный террор – это всё, на что они оказались способны! Такого в России не было никогда. Даже при Столыпине.
– Зверства? – неожиданно удивился Грондейс. – Красный террор? Мария, дорогая моя, что может быть для революционной власти на данном этапе политической борьбы нужнее и естественнее террора! В катастрофических обстоятельствах спасают только крайние меры. Жесткий и беспощадный террор – это, если хотите знать, своего рода акт милосердия. Только по-другому называется.
– Я вас не понимаю, – озадаченно призналась Новосильцева.
– Такой террор, как правило, кратковременен. Но дает возможность избежать множества ненужных жертв, когда противостояние продолжается. Впрочем, зачем слова? Сейчас я вам покажу один документ. Точнее, выписку из него.
Он, не вставая с кресла, обернулся к столику у окна, взял свою офицерскую полевую сумку и стал в ней рыться.
– Тысяча чертей, – бормотал он, – куда же я ее девал? Ага! Вот – извольте, нежная тургеневская барышня…
И протянул ей