в воздушно-десантные войска в легендарный 242-ой учебный центр Гайжюнай, базировавшийся на территории Литвы.
Это было жёсткая проверка моего детского индейского стержня. Про учебку ходило крылатое выражение «кто прошёл малый Гайжюнай, тому не страшен большой Бухенвальд» и в, целом, вся служба там это подтверждала. Мы стреляли, как ковбои и бегали, как их лошади.
Если убрать мозги цвета хаки, способствующие развитию злокачественного солдатского долбоебизма, так необходимого при выполнении боевых задач, поставленных командованием, правительством или партией, то жизнь десантника походила на индейскую.
Холод, голод, стычки с противником (тогда ещё своим), марш-броски, выживание в лесу и гордое отстаивание собственной чести. Закалка духа по-индейским понятиям очень мне помогла стойко сносить тяготы и лишения воинской службы. Вот насчёт честного и дисциплинированного воина не скажу, что был прям таким, как того требовала присяга. Но зато свято и строго хранил военные и государственные тайны – потому что не знал таковых. Выработанный в детстве внутренний кодекс индейца не позволял мне чмыриться за еду и сон, помогал в сварах с сослуживцами, а взращённый на книгах альтернативный мир спасал от мрачных мыслей, сопутствующих неопытному солдату первых, самых тяжёлых месяцев службы.
Потом в войсках, в знойном климате Афганистана, мне помогала апачская хитрость. Когда с водой был строгий дефицит, а за бортом было 56 градусов в тени, но это не должно было никак влиять на поставленную для разведроты задачу, я носил во рту плоский камушек, как воины апачи, помогающий бороться с сухостью во рту.
Но до этого надо было пройти ещё проверочный экзамен в учебке, знаменитый и устрашающий «разведвыход». Раньше разведгруппы забрасывали на границу с Польшей или Белоруссией и оттуда они должны были по ночам скрытно пробираться на базу, выполняя поставленные задачи и развед-диверсионные действия. В нашем случае обучение шло по ускоренному афганскому варианту и поэтому заброска была в глубину местных литовских лесов, тайное логово печально известных «лесных братьев».
Разведвыхода удостаивался не каждый из курсантов, могли не взять, если не тянул физически или по морально-волевым качествам.
Моё участие тоже было под сомнением, ибо, к стыду признаться, бегал я тогда чертовски плохо. Нет, на короткие спринтерские дистанции я был лучшим в роте, а вот «трёшка» в полном боевом была на уверенную жирную двоечку. Дох физически на половине дистанции, дыхалка была поставлена неправильно.
Это уже после армии понял, когда стал бегать по утрам, настырно вырабатывая выносливость.
Проскочила тогда в газете «Советский спорт» занятная рубрика под названием «медитация». Сидеть в лотосе и задумчиво вдыхать-выдыхать воздух мне не позволяла врождённая гиперактивность.
Но была там ещё статья про активную медитацию под названием «индейский бег». Рассказывалось в ней о бегунах-индейцах, которые могли бежать двое-трое суток,