об Афгане и боевых операциях строго запрещалось – военная тайна и всё такое; а уж, тем более, писать в письмах и отсылать фото. Письма выборочно шмонал особый отдел полка, выискивая среди личного состава туповатых и наивных «шпионов».
Мать целый год думала, что я в Монголии служу, так ей написал (и тайну не выдал, и нервы её жалел). На конверте вместо адреса стояла фамилия и пп в/ч 35919 (полевая почта, военная часть) и буквочка алфавита, которая шифровала подразделение.
А писать-то было о чём! И я писал Лютику, русскими буквами, но индейскими словами, выдавая напропалую всю гнилую изнанку знойно-кровавой войны.
Как-то раз меня вызывает дневальный по штабу полка в штаб.
Удивлённый, я прополоскал чайком из фляги ротовую полость (фляги с чаем носили все, дабы не пить сырую воду, напичканую паразитами и вирусами), сбил сушнячок, и ленивой походкой «фазана» (боец второго года службы) неспешно побрёл в штаб, пиная носком берца невесомую и вездесущую афганскую пыль.
Пришёл.
– Куды?
– Сюды.
– Разрешите войти?
– Входи, боец, присаживайся.
Так я попал в святую святых, великий и ужасный кабинет начальника особого отдела полка. Что ты! Их, людей, которые даже форму редко носили, боялись все, от переборщившего с неуставняком орденоносного «дембеля», до боевого, покрытого шрамами и загаром, офицера. Ещё бы – «Контора»!
Я не боялся, вчерашний чарз ещё действовал, распространяя по мои упругим десантным жилам тёплую волну безмятежности и чахломы.
– Как служба, товарищ сержант? – улыбаясь, спрашивает меня мужик в неуставном сером свитере и с нетрадиционно длинными для военного волосами.
– Хубасти – отвечаю я и моментально понимаю, что говорю на диалекте «дари», родном для Афгана, и служившим бойцам полка устоявшейся феней.
И он понимающе кивает, взгляд на стол опустил, а перед ним папка с моим личным делом лежит – распахнута, как ноги площадной девки.
– На разведчика учился в Литве? – бурчит он, читая досье.
– А то! Ой, звиняйте, так точно! – опять этот форс разведческий сработал, кичиться и пыжиться за престижную службу. Разведка была доминирующей субстанцией всего полка и от гордости у бойцов случались вывихи шеи, когда они шли мимо других, высоко задрав волевые подбородки.
– Хорошо, хуб. – молвит задумчиво особист. – Как во взводе, никто не обижает?
Громко и презрительно фыркаю в ответ:
– Обижать меня! Да я ещё по гансухе (молодых и неопытных солдат звали «гансами») бился с «дедами» из других подразделений, когда они пересекали начертанную на полах мелом линию (опасная зона, непосвящённым вход запрещён).
– Ясно. – улыбается военный психолог. – А какими языками вы владеете, товарищ сержант?
– Французский в школе изучал, так, на троечку.
– И всё?
– Да, в общем-то, всё… – отвечаю, и пытаюсь разогнать остаточную вибрацию счастья от вчерашнего чарза, столь