появились щиты с ведрами, лопатами, ломами, топорами, огнетушителями, рядом с домами ставили ящики с песком и бочки с водой. Окна заклеили бумажными полосками и затемняли по вечерам. Создавались группы самозащиты, подвалы оборудовали под бомбоубежища. После 22 часов ходить разрешалось только по пропускам.
Потом пришел приказ сдать в НКВД все радиоприемники. Новости теперь узнавали из единственного репродуктора, висевшего на столбе у здания горсовета. Новости были плохие. Фашисты рвались вглубь страны, занимая один город за другим.
Уже через неделю начались налеты немецкой авиации. Гудели гудки всех заводов, паровозов, звонил большой колокол на Софийской звоннице. Не успевали дать отбой воздушной тревоги, как снова завывали сирены. Появились первые убитые. Затем налеты стали повторяться каждый день. Свист падающих бомб, грохот разрывов, лай зениток. Два «юнкерса» сбросили бомбы в толпу, стоявшую в очереди у магазина на Ленинградской улице. Разбомбили поезд, прибывший на железнодорожный вокзал. Перрон превратился в кровавое месиво.
3 июля по радио прозвучала долгожданная речь Сталина. Тамару поразило, что она начиналась словами «Братья и сестры». Так священник обращается к пастве. Вождь говорил кратко, но каждое его слово проникало в самую душу, а когда Сталин произнес: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!», Тамара всем сердцем поверила, что так оно и будет.
По ночам Тамара дежурила в музее, днем водила экскурсии для красноармейцев. Говорила, что Новгород не удалось захватить ни хану Батыю, ни немецким псам-рыцарям, ни Наполеону, не удастся и Гитлеру. Красноармейцы слушали внимательно, улыбались симпатичной девушке-экскурсоводу.
Когда объявили об отправке горожан на оборонительные работы, Тамара вызвалась добровольно. Пригородный поезд доставил их до какого-то полустанка. По пыльной дороге, сколько хватало глаз, тянулись толпы людей. Всех мучила жажда. Наконец добрались до того места, где предстояло выкопать противотанковый ров и сделать насыпь. Иссушенная земля была как камень, приходилось разбивать ее ломами и топорами. Ходили слухи, что немцы уже где-то рядом. Спали под открытым небом. С питанием было плохо, давали 200–300 граммов хлеба в день, и только на третьи сутки привезли селедку и сахар. Но никто не жаловался. Душными ночами вспоминали, как жили до войны, тихо пели песни.
Не успела Тамара вернуться в Новгород, как позвонил из Ленинграда Сергей, ее жених. Сказал, что записался добровольцем и хочет увидеться перед отправкой на фронт. С работы Тамару долго не отпускали, а когда она смогла вырваться в Ленинград, то Сергея уже не застала. Его мать сказала, что сын убыл к месту расположения только вчера и просил передать, что напишет ей при первой возможности. Они долго сидели в его комнате, мать Сергея называла ее доченькой и показывала детские фотографии сына.
На следующий день Тамара отправилась на Московский вокзал и, отстояв огромную, нервную очередь, купила билет до Старой Руссы. Перрон был заполнен ленинградскими