сон. Упор также делался на трудотерапию. У больницы имелось собственное подсобное хозяйство, сад, оранжерея, пруды, огороды, скотный двор. Лечились здесь и люди известные, к примеру писатель-народник Глеб Успенский, страдавший раздвоением личности. Увы, несмотря на все усилия Синани, лечение так и не помогло.
С началом Первой мировой войны в Колмове разместился лазарет для раненых солдат и офицеров, многие из которых находились на грани помешательства от перенесенных ужасов и страданий. Готовили здесь медсестер для фронта. После революции в больнице прятался от большевиков бывший премьер-министр Временного правительства Керенский, а в советское время разместилась 1-я Ленинградская областная психиатрическая больница.
В домике врача-психиатра Андриевского по вечерам собиралась ссыльная питерская интеллигенция: философ Аскольдов, поэт и ученый-эллинист Ёгунов, художница Надежда Благовещенская, сестры Наталья и Татьяна Гиппиус. Сестры работали в местном музее реставраторами. Платили им, как бывшим «контрикам», сущие гроши, и, чтобы выжить, они лепили на продажу фигурки матрешек и гармонистов. Их знаменитая сестра поэтесса Зинаида Гиппиус, эмигрировавшая во Францию, звала сестер в Париж, но те предпочли остаться в России.
У всех за спиной были аресты, пересыльные тюрьмы, лагеря.
Василий Пономарев вскоре тоже сделался завсегдатаем «колмовских посиделок». Пили чай, иногда вино, читали свои произведения, беседовали на разные темы – от философских до сугубо бытовых. Засиживались обычно за полночь. Андриевский рассказывал о последних веяниях в психиатрии, Аскольдов пространно рассуждал на религиозно-философские темы, сестры Гиппиус вспоминали знаменитых поэтов-символистов, с которыми они тесно общались.
Надежда Благовещенская рассказывала, как в битком набитом «телячьем» вагоне вместе с ней ехали на Колыму монахини, проститутки, инженеры, воровки, артистки, колхозницы, работницы и лесбиянки. С юмором вспоминала своего следователя. Желая поразить своей образованностью, он употреблял сугубо интеллигентные выражения, вроде «после фактум» и «домкратов меч».
Душой компании вскоре сделался Борис Филистинский, оказавшийся истинным кладезем самых разнообразных познаний, будь то буддизм, классическая музыка или балет. Как в шутку говорила Лидия Андреевна, его мать: «Боря знает все, а если не знает, то выдумает».
Любимым предметом монологов Филистинского была поэзия Серебряного века. Мог часами наизусть читать стихи Гумилева, Блока, Андрея Белого, а также свои собственные стихотворения. Самозабвенно любил оперу, чтобы послушать «Ивана Сусанина» в Мариинке, однажды тайком съездил в Ленинград, рискуя схлопотать три года лагерей за нарушение паспортного режима.
Памятуя, что и у стен бывают «уши», разговоров о политике первое время старательно избегали, но начавшаяся война сразу затмила все прочие темы. В их тесной компании вскоре обозначилась трещина. Одни считали