Архип спал в полузабытьи, уже не в силах переносить хворь на ногах, хлебал сквозь сон протянутый кем-то непонятный отвар. Однажды, очнувшись, услышал чье-то сдавленное хриплое рыдание.
– Что? Что произошло? – проговорил он, чувствуя, как шевелятся под языком зубы, словно чужие.
– Воевода Болховский преставился, – отвечал голос из темноты. – Ванька Киреев, как баба, ревет…
Промычав невнятное, Архип схватился за шатающийся зуб грязными пальцами и без усилия вынул его изо рта…
Иной раз ему казалось, что смерть уже стоит над ним, и было жаль одного – не удастся помочь детям: Аннушке, Михайле, внукам. Да и где они сейчас? Не удастся исполнить последнюю просьбу покойной супруги – найти Алексашку, сына, сгинувшего еще во время опричного погрома Новгорода, хотя на это он уже и не надеялся. И было горько, что придется так нелепо умереть на чужой, дикой земле…
Но смерть вновь обошла его, несчастного, стороной. Едва по весне начал сходить лед, Иван Кольцо отправил атамана Якова Михайлова к присягнувшим Ермаку племенам за ясаком, и вместе с пушниной он привез множество мяса и рыбы. И только это спасло пережившим зиму казакам жизнь. Отъевшись, они победили всеобщую хворь, и вскоре на созванный Ермаком круг вылезли из клетушек исхудалые и бледные, похожие на мертвецов, люди. Среди них, поддерживаемый Гришкой Ясырем и Черкасом Александровым, вышел Архип. Щурясь от весеннего солнца, он огляделся вокруг. Река несла по течению куски сломанного льда, сошедший снег обнажил молодую траву, кою жадно поедали отощавшие кони, чудом избежавшие гибели во время голода.
Ермак, ссохшийся, изрядно постаревший, сидел на установленном для него пне. Подле него стояли Матвей Мещеряк и Иван Кольцо, тоже истрепанные болезнью и голодом.
– А где Ванька Киреев? Неужто помер? – спросил тихо Архип.
– Не, – усмехнулся Ясырь, – едва лед ломаться начал, сел в струг с несколькими оставшимися стрельцами, да и сбежал. Сам видал. В дозоре стоял тогда. Как зайцы умотали.
– Живой, и то хорошо, – ответил Архип. – Он сию страшную долю не выбирал.
– Мы, что ли, выбирали? – вопросил похожий на старика Савва Болдырь, хворь будто выела у него почти все волосы на голове, а оставшиеся окрасила сединой. – Вон за лагерем яму зарыли сегодня. За зиму сколько погибло! Все там! Мертвецов не счесть! Сотни! Стрельцы все до одного вымерли. Чудо, что среди них нас нет. Мы не выбирали, однако мы здесь, подле атамана своего.
– А я бы им тоже не дал уйти, – отозвался Черкас. – Из пищали своей метко бью.
– Я, что ли, не метко? – возмутился Ясырь. – Не собрался, не ведал, что делать. Посмотрел бы я на тебя там в ночи… Когда каждый день кучу смертей видишь, отчего еще парочку своей рукой не уложить?
– А ну цыц, мужики! Атаман говорит! – шикнул кто-то на них. Дождавшись тишины, Ермак медленно поднялся со своего места. Мещеряк пытался подставить ему руку, но атаман отмахнулся.
– Слава Господу, что миловал, не дал умереть и вот предстал