ежели что. Пищали зарядите, сабли держите под рукой, – приказал атаман и первым вскарабкался по пологому обрыву.
Их ждали. Сам Карача в окружении сыновей и ближайших советников вышел встречать казаков. Мурза был полноватым и низкорослым, с гладким безбородым лицом. Он улыбался во все зубы, щурил рысьи глаза, обнимая Ивана Кольцо за плечи, показывал уготованные для гостей угощения. В блюдах, уложенных на цветастых коврах, были жареные и вареные рыбины, на кострах доходили сочащиеся соком огромные куски конины и оленины. В драгоценные кувшины бухарской работы наливали кумыс и кобылье молоко.
– Как бы не потравили нас тута, – бормотали казаки, не шибко доверяя татарскому гостеприимству. Но их тянули к этим угощениям, и сам Карача приговаривал: «Кушай! Кушай! Гости!»
Он и его советники первыми отведали яства, как бы показывая, что они не отравлены. И казаки, изголодавшись за зиму, с жадностью принялись поглощать все, что было им уготовано. Морщились от кумыса, но настолько соскучились по браге, что с радостью хлебали и его, и, когда на лагерь опустилась тьма и зажглись костры, казаки окончательно охмелели. Не выдержал и Болдырь. Выпучив маслянистые глаза, он спорил о чем-то с сидящим подле него татарином, кажется, старшим сыном мурзы. Лишь Иван Кольцо был трезвым. Он с ужасом глядел на казаков, что так легко поддались пьянству и чревоугодию, позабыв о предостережении своего атамана. Кто-то уже повалился прямо на землю и уснул, кто-то принялся тянуть тоскливые песни о русской степи, кто-то принялся драться. А в темноте все сновали бесчисленные тени в меховых остроконечных шапках, и атаман впервые в жизни почувствовал себя настолько уязвимым. Ненароком появилась мысль сбежать в темноте, броситься в струг и уплыть обратно к Ермаку, но как можно оставить своих людей? В Кашлыке свои же предадут его смерти за трусость. Ранее он не ведал страха, но сейчас отчего-то тело сковывал противный озноб. И он уже не слушал толмача Карачи, передававшего слова мурзы о том, что тот восхищается мужеством казаков и Ермака, что хан Кучум сейчас слаб и вместе они его сокрушат, и что вернее союзника не будет и Карача готов покориться русскому государю. Карача держал свою крепкую руку на плече Ивана, и отсветы костра бросали на его плоское гладковыбритое лицо зловещие тени…
Только услышав какую-то возню и короткие вскрики со стороны, Кольцо тут же все понял. Обернувшись, он наблюдал с ужасом, как татарин режет спящего на земле казака, словно барана. Вот и хмельного Болдыря кто-то схватил сзади и полоснул ножом по горлу, он тут же захрипел и забулькал, заваливаясь на бок. Иван Кольцо успел только взяться за свою саблю, но сам Карача, выхватив из-за пояса кинжал, вонзил его в глотку атамана по самую рукоять. Страшно выпучив глаза и роняя с бороды струи хлынувшей изо рта крови, Кольцо потянулся рукой, намереваясь схватить мурзу, задушить мерзкого душегубца, но тот с некоторым страхом и брезгливостью отпрянул в сторону, а появившийся позади Ивана татарский воин разрубил саблей голову атамана надвое…
Очень скоро все было