с шеи и положил перед Ярославом оберег с родовым знаком Рюриковичей – соколом-балабаном.
– Этот амулет моя мать, Ирина, сестра твоего покойного отца, когда-то давно повесила мне на шею. Он хранил меня от многих бед. Да, архонт. Верь мне. Мы – родственники.
Ярослав усмехнулся, хитро прищурился, неожиданно спросил:
– А ты не боишься, что я позову стражу, велю заковать тебя в цепи и выдам базилевсу Мануилу?! Или просто прикажу казнить! Мало ли какой оборванец выдаёт себя за царского родственника?!
– Нет, я не боюсь! Даже если бы я оказался самозванцем, ты не отдашь меня Мануилу! Тебе это невыгодно, архонт. Насколько мне известно, ты порвал багряный хрисовул[114] базилевса и расторг союз Мануила с твоим покойным отцом. И ты поддерживаешь мадьяр в начавшейся недавно войне с Ромеей.
Андроник внезапно громко рассмеялся. Один из стоявших у него за спиной стражей тупым концом копья возмущённо ударил его в плечо.
Грек обернулся, соскалил недовольную рожу, прошипел что-то обидное и злое на своём языке, а затем снова обратился к Ярославу:
– Крепкая у тебя стража, архонт. Но тебе не следует меня опасаться. Я твой друг. Да, сегодня я нищ, наг, одет в лохмотья, я ищу у тебя в доме приюта, но завтра я снова могу стать сиятельным принцем, и тогда… Обещаю, что не забуду того, кто протянул мне руку помощи в час беды!
Самоуверенность пришельца коробила Ярослава, он едва сдержался, чтобы не приказать стражам отвести Андроника, действительного или мнимого, в поруб и посадить на хлеб и воду. Остановила его мысль, что, по сути, этот ромей говорит правду. И не всё ли равно, кто он, самозванец или принц? Главное, он, Ярослав, мог бы использовать его в своих целях.
Когда-то князь Владимир Мономах принял у себя самозваного сына императора Романа Диогена и даже выдал за него свою дочь Марицу. Наверное, сверстный умом Мономах знал или догадывался, что перед ним отнюдь не царевич, но, враждуя с тогдашним базилевсом Алексеем, дедом нынешнего Мануила (и Андроника, кстати, тоже), постарался насолить своему врагу. Вот и ему, Ярославу, выпадает случай вмешаться в дела империи.
Осторожный Осмомысл поначалу ничего определённого ромею не обещал, спросил только:
– Как же ты сумел убежать из темницы? И почему ты в такой одежде?
– О, это долгая история, архонт! – Андроник удобнее устроился на обитой бархатом скамье, снова улыбнулся, обнажая белые зубы, и изготовился начать подробный и долгий рассказ.
По приказу князя стражи скрылись за дверями. Челядин поставил перед ромеем большое блюдо с оливками, наполнил серебряную чару вином. Отхлебнув глоток, Андроник наконец приступил к повествованию:
– В юности мы были дружны с базилевсом Мануилом. Вместе ходили в походы, рубились с неверными турками, крошили алчных латинян. На ристалище мы тоже были равны. И даже любили мы двух родных сестёр. Ах, Евдокия! Как она была прекрасна!.. – Ромей мечтательно вздохнул. – Но однажды базилевс внезапно разгневался и приказал бросить меня в мрачную камору в холодной каменной башне. Там я просидел