спрячься, родненький! А после – пробирайся к Москве. Мы будем тебя ждать на постоялом дворе, у дядюшки нашего. Прощай, а коли будем живы – увидимся…
Иннокентий сбежал под покровом ночи, и некоторое время прятался и жил под часовней в Сенцах. Местный батюшка его кормил и укрывал от деревенских любопытных:
– Как я хочу верить, что маменька и дорогая Лиззи живы и невредимы! И пускай бы не ждали меня у Клима, а уезжали во Францию! Что до меня, то вскорости, вестимо, покину это село – Сенцы. Батюшка говорит, что дороги уже чистые от лихого люда. То ли сгинули они, то ли ушли в более хлебные палестины – кто знает … Еще денька три – и он меня проводит, а сколько сможет – проедет со мною …
Но Иннокентию не суждено было увидеть своих родных. Он тяжело заболел – "горячкою", и спустя две недели скончался на руках местного священника.
Однако последние строки, написанные бедным юношей, видимо в горячечном бреду, поразили Костю до глубины души:
– Теперь я спрячу все украшения маменькины, и деньги, и эту тетрадь. Ничего не случится – всего лишь меня не станет. А Россия – большой корабль. Он поплывет через времена. Он не утонет – пусть даже не самые благоразумные капитаны встанут у кормила.
Откуда – то знаю и вижу, что никто не отыщет и не прикоснется к последнему имуществу моему. А вот через сотню лет в этом убежище спасется еще один. Необычный – и человек и зверь в одном лице. Сила и способности этого создания будут удивительны. Может статься, все будут такими в том мире, который, так или иначе, мы никогда не увидим?
Обращаюсь к тебе, дорогой друг: прими это, все это твое по-праву. Я верю, что в ваше время будут стоять еще церкви и храмы православные … Так вот, прошу об одном: закажи молебен о рабах божьих Александре, Лизавете и Иннокентии. Прощай…
Костя сидел, ошеломленный откровением, прошедшим сквозь время. Блокнот лежал на его коленях, и в них же ткнулась носом притихшая Альма. Мужчина машинально положил руку на голову собаки, и немедленно пошли видения … Перевернутая повозка, кричащая девушка, которую тащат в лес …
Тяжело дыша, он отодвинулся от Альмы. Он понял – родные Иннокентия не избежали печальной участи. Напрасно кучер хлестал рысаков …
Незаметно пришел вечер. Костя окончательно принял решение. И пошел на кладбище – попрощаться с самим собою и с прошлым:
– Прости, Фриц, за такую подставу. Но придется тебе теперь уйти в вечность с моим именем. Все, нет больше Константина Звягинцева! Мне еще надо прожить то, что было положено ему, Иннокентию … Прощай.
В глазах очень худого, средних лет мужчины впервые блеснула сталь … но сам он, естественно, этого не заметил.
Полным ходом приготовления к "эвакуации" Костя начал со следующего утра. Растопил баньку – на этот раз, чтобы помыться и простирнуть единственную рубашку. Джинсы он просто почистил – как сумел. Нашел совсем никудышный осколок зеркала и кое – как подровнял свою бородку.
Из старого ремня смастерил ошейник для Альмы. Надел на шею собаки, аккуратно застегнул, и извинился:
– Прости,