на одном из них.
Химическая реакция затеплила слабое фиолетовое свечение, которое, по мере соединения реагентов, становилось все ярче и ярче. Огонь! Даже показалось, что стало теплее, хотя, конечно, пламя внутри прозрачного стержня не способно было согреть. Разве что ладони. Я воткнул факел между камней, и, приплясывая, чтобы совсем не окоченеть, принялся ждать.
Мне пришлось зажигать еще один факел, и он успел сгореть почти до половины, когда уши различили что-то иное, чем завывание ветра по ущелью. Кажется или нет, что катятся камешки? Так и есть, в темноте послышались торопливые шаги справа поперек склона, мелькнул качающийся огонек. Спустя несколько секунд в маленьком кругу неверного лилового света возник … Риго. Кинулся ко мне, схватил за плечи:
– Цел?!
– Д-д-а, з-з-м-мер-з т-т-о-льк-ко… – губы прыгали, зуб на зуб не попадал. Риго тут же сорвал с себя меховую куртку, натянул на мое негнущееся тело и потащил меня куда-то вбок по горе, подсвечивая путь маленьким фонариком. Я почти бежал за ним, настолько, насколько вообще мог быстро переставлять задубевшие конечности, оступался, но упасть Сантана не давал, держа железной хваткой. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем впереди черной тушей сквозь темноту проступил катер куратора. Но на самом деле все уложилось от силы минут в пять.
Командир, оказывается, посадил машину на довольно-таки ровный склон. Как он его выбрал во тьме – непостижимо! Но решать ребусы сейчас отнюдь не хотелось, тем более что сильная рука чуть не за шкирку зашвырнула меня позади пилотского кресла. Риго следом упал в ложемент, захлопнул колпак и рванул машину с места. До сих пор я считал, что знаю, какую скорость может развить малый катер.
Мы приземлились не на летном поле, а прямо на маленькой площадке перед санчастью. Сантана вытащил меня из кабины и стремительно втолкнул в двери приемной медблока, яростно прошипев в спину:
– Мальчишка, щенок, чуть не угробился ведь! – и выскочил, хлопнув дверью.
Но я не обиделся. Я вдруг понял – Риго испугался за меня, «до последней крайности», как говорили в интернате, где я рос. Никакой он не снежный человек, не ледяной и не железный. Хороший он. И не злой – горький. Я был так ошеломлен открывшейся мне истиной, что не среагировал на вопросы Зуммеля, заставив его заподозрить у меня травматический шок.
*****
На всякий случай медик оставил меня в санчасти на сутки. Ему было, наверное, просто скучно. Здоровые до безобразия парни явно не обеспечивали врачу фронта работ, разве что покалечится кто-нибудь. Но сейчас шестиместная палата пустовала, и можно было до одурения валяться на кровати, с тоской думая о будущем и сильно подозревая, что в академии я нахожусь последние дни. Утром приходил Маузи и та-ак на меня наорал!
Зуммель зашел ко мне просто поболтать. Он работал здесь давно, не один десяток лет, и знал про академию и преподавателей массу интересного. Врач застал Маузи еще рядовым инструктором, в чине капитана. Кстати, вел тогда нынешний глава школы тоже