так. Системы падают, мы выживаем.»
Третья – женщина, лет тридцать, в строгом костюме, сумка висит на плече, дорогая, кожа блестит. Её зовут Мария, я слышу, как она шипит в коммуникатор, потом бросает его в сумку. «Cynticore была моим клиентом,» – говорит она, голос острый, как нож. «Я вела их рекламу, лопнули миллионные контракты. Теперь я в долгах, офис закроют, мужа уволили. Это не просто крах – это выживание.»
Я смотрю на неё, пальцы сжимают кружку. «Выживание?»
Она щурится, губы кривятся. «Новая сеть уже растёт. Они опять нас всех поимеют. Все повторяется, снова и снова.»
Я отхожу, шаги тонут в гуле, текила допита, кружка пустая, болтается в руке. Они говорят – Хорхе, Пако, Мария, – их голоса сливаются, как эхо в каньоне. Cynticore рухнула, но я не радуюсь. Старик говорил про сына, пацан про сестру, женщина про жизнь. А я? Я потерял Зару, но теперь у меня шанс. Что с ней случилось? Почему она стала лицом этой аферы? Я не знаю, что убило Cynticore – долги, взлом, конкуренты, – но мне плевать. Это дыра, через которую я пролезу.
Я иду к транспортной станции, огни мигают, дроны гудят, толпа редеет. У ларька с газетами заголовки кричат: «Крах века!» Я покупаю билет – дешёвый, в Дубай, где видел её последний раз. Рюкзак висит на плече, ботинки шлёпают по бетону. Новая система придёт, но я успею. Я найду её.
Сажусь в транспорт, запах железа и пота бьёт в нос, кто-то не сдержался и выпустил газы. Окно запотевшее, мутное, город тонет в ночи, огни гаснут, как звёзды. Я думаю: Зара, ты где-то там. Cynticore мертва, но ты жива. Я узнаю правду – кто тебя покалечил, кто тебя сделал.
Эпизод 38: Пир над пропастью
Я, Хироши Сато, стою на террасе своего шале, высокогорный курорт, Франция, и морозный воздух кусает кожу, но я не чувствую холода – мой халат из кашемира и нано-волокон, чёрный, с вышивкой золотых драконов, мягкий, как облако, греет меня, как вторая кожа. В руках у меня бокал с «Луи XIII», коньяк переливается в хрустале, как жидкий янтарь, его аромат – ваниль, дуб, дым – кружит голову, пока я делаю глоток. Подо мной склон – белый, девственный, снег искрится под солнцем, что висит низко, золотое, как мой перстень с бриллиантом в три карата. Лыжи – карбоновые, ручная работа, стоят у перил, их края острые, как мои решения. Cynticore рухнула? Да. Мир в панике? Конечно. Но я праздную. Это не конец – это лишь ход в игре.
Терраса гудит – элита здесь, мои люди, те, кто выше хаоса, кто владеет этим миром. На диванах из итальянской кожи, белых, как снег, сидят магнаты, воротилы всех мастей, их смех звенит, как монеты. Столы из чёрного мрамора ломятся: трюфели – чёрные, как нефть, икра – красная, ложками из перламутра, устрицы – свежие, только что из Бретани, их солёный вкус смешивается с шампанским «Кристалл», что льётся рекой из бутылок с золотыми этикетками. Официант – парень лет двадцати, худой, в белой униформе с серебряными пуговицами, волосы зализаны, как у куклы, – скользит между нами, его поднос звенит бокалами, он шепчет: «Ещё устриц, господин Сато?» Я киваю, не глядя, он исчезает, как тень. Тут нет ни дронов, ни роботов,