по его шее, он жарит лангустов на гриле, жир шипит, запах чеснока и лайма витает в воздухе. «Господин Сато,» – говорит он, его голос низкий, робкий, «ещё специй?» Я машу рукой, он кивает, потирает руки о фартук.
Ханна плещется в бассейне, её бикини – золотое, блестит, как её цепочка на щиколотке, Жан-Пьер курит сигару, дым вьётся, как змея, его смех гулкий, он играет в покер с другими – карты шлёпаются на стол из красного дерева, фишки – перламутровые, звенят, как колокольчики.
«Мы снова заработали,» – кричит он, пепел падает на рубашку, «Ты гений, Сато!»
«Не гений,» – отвечаю я, лёжа, солнце греет кожу, ром стекает по горлу. «Просто знаю игру. Мир в хаосе – войны, голод, FUD везде. Они дерутся за крохи, а мы снова пьём за победу.»
Ночь приходит, звёзды режут небо, костёр трещит на пляже, дерево шипит, искры летят, как рой светлячков. Музыка – живая, гитарист, местный, в соломенной шляпе, струны звенят, мелодия льётся, как волны. Я стою у воды, босой, песок липнет к ногам, в руках новый коктейль – «Пина Колада», кокос сладкий, ананас кислит.
Ко мне подходит девушка – Аня, модель, её кожа – как мрамор, платье – прозрачное, зелёное, босоножки с жемчугом блестят. «Сато,» – шепчет она, её голос – как шёлк, пальцы касаются моего плеча, ногти – жемчужные, «ты не боишься?»
Я смеюсь, коротко, резко, коктейль плещется в стакане. «Бояться? Аня, мир – это игра, театр. Пусть рушится. Мы – над ним.»
Она улыбается, её глаза – синие, как океан, блестят. «Ты безумен. Но красиво живёшь.»
Я киваю, смотрю на воду, волны шепчут, костёр гудит. Мир тонет – кризис, войны, страх. А я здесь, мы здесь – в раю. Пора запускать новый проект, новая игра. Главное не останавливается. Я, Сато, всегда побеждаю. Пока. Но, что-то запало в душу как заноза. Опять эти воспоминания.
Эпизод 39: Грязь и золото
Я, Сато, в переулке грязного района, Осака, и вонь канала вьется вокруг – гнилая вода, смешанная с рыбой и маслом от жаровен, что дымят у ларьков. Мне семнадцать, ботинки – рваные, с подошвой, что хлопает, как язык, штаны в пятнах от машинного масла, куртка – кожанка, потёртая, с дырой у кармана, воняет потом и табаком. В руках у меня бита – деревянная, с облупившейся краской, ногти в грязи, пока я сжимаю её, готовый бить. Небо серое, тучи висят, как мокрые тряпки, фонари мигают, бросают жёлтые пятна на асфальт, что блестит от дождя. Это мой мир – грязный, тесный, голодный. Я в банде – мелкой, шестеро пацанов, выживаем, как крысы, берём деньги у слабых, потому что иначе сдохнем.
Переулок гудит – вопли пьяных, звон бутылок, что катятся по мостовой, треск мотоциклов, что носятся где-то вдали. Мы идём – я, Таро, Кен и ещё трое, шаги гулкие, ботинки тонут в лужах. Таро – низкий, с шрамом через бровь, в футболке с пятнами пота, курит, дым вьётся, как змея, его голос сипит: «Сато, старик у ларька – лёгкая добыча. Дрожит, как лист. Бабло есть, точно.» Кен – тощий, с зубами, как у кролика, в кепке, что сползает на глаза, хмыкает, нож в его кармане звякает: