спасения. Возможно, он строил его… от них? Или… для них, но в каком-то ином, кошмарном смысле? Может, безопасность – это когда ты заперт под землей и не можешь помешать его планам? Лили быстро закрыла браузер, её руки дрожали так сильно, что она едва попала мышкой по крестику. Она выскочила из кабинета, как ошпаренная, чувствуя себя так, словно только что заглянула в бездну прогрессирующего безумия своего отца. И эта бездна, холодная и темная, смотрела на неё в ответ.
Часть 7
После того, как Лили обнаружила историю браузера отца, мир вокруг неё словно подернулся тонкой, серой дымкой ирреальности. Тяжелое знание о бункере и апокалиптической одержимости Майкла окрасило все в новые, зловещие тона. Каждый скрип половицы, каждый шорох за окном, даже привычные вещи стали казаться странными, подозрительными, намекающими на скрытый, угрожающий смысл.
В один из вечеров, снова отправившись к лесу в почти уже бесплодной надежде найти хоть какой-то след Тени, она заметила его. На толстой, сухой ветке старого, корявого дуба, который рос у самой кромки леса, словно древний страж на границе двух миров, сидел большой черный ворон. Он был абсолютно неподвижен, как фигура из обсидиана, его иссиня-черные перья поблескивали маслянисто в косых лучах заходящего солнца. Это был не обычный городской ворон, а крупный, матерый экземпляр, каких редко встретишь в обжитом пригороде.
Лили остановилась, невольно наблюдая за ним. Было что-то древнее, почти мистическое в его внушительном облике и полной неподвижности. И ей показалось – или это было лишь игрой её воспаленного воображения, подогретого страхом и находками в интернете? – что ворон смотрит прямо на неё. Его блестящие черные глаза-бусинки были устремлены на неё с каким-то немигающим, почти осмысленным вниманием.
Она почувствовала себя неуютно под этим пристальным птичьим взглядом. Ей захотелось отвернуться, сделать вид, что не заметила, уйти, но она не могла сдвинуться с места, словно ноги приросли к земле. И тут ворон издал звук. Не обычное привычное карканье, а низкий, хриплый, гортанный крик, который эхом прокатился по затихающему перед сумерками лесу. Он прокаркал несколько раз подряд, и Лили, с замиранием сердца, показалось, что она разбирает слова. Или, вернее, слоги, повторяющиеся с какой-то жуткой, монотонной настойчивостью.
– Ко-пай… Ко-пай… Крро-пай…
Звук был резким, скрипучим, как ржавые дверные петли старого склепа. Копай. Лили вздрогнула всем телом. Это не могло быть правдой. Птицы не говорят человеческие слова. Это просто карканье, искаженное её собственным страхом, её знанием о том, чем неотступно занимается отец в этом лесу. Но звук был таким отчетливым, таким навязчивым, таким зловеще уместным. Ворон снова посмотрел на неё, значительно склонив голову набок, словно оценивая произведенный эффект или ожидая её реакции. А потом он тяжело, почти нехотя, взмахнул своими большими, мощными крыльями и бесшумно улетел вглубь леса, мгновенно растворившись в сгущающихся тенях под деревьями.
Лили осталась стоять одна, прижимая руки к груди, сердце колотилось так сильно,