под Севастополем оказалось подобно внезапно разорвавшемуся снаряду.
К моменту выписки я находился в самом мрачном расположении духа и, что греха таить, весьма сетовал на то, что господин полковник решил приобщить меня именно сейчас. Ну как, скажите на милость, я могу появиться в полку, если мне еще полгода нельзя выходить на улицу днем? Наконец я услышал приближение учителя.
Полковник вошел в палату, посмотрел на меня, понял, в чем дело, но промолчал.
Николай Иванович, пришедший вместе с ним, сообщил, что я полностью здоров и господин полковник может забрать меня прямо сейчас. Поблагодарив доктора, мы ушли.
Выйдя из госпиталя, я задохнулся от восторга и изумления. Ночь совершенно преобразилась. Я и представить себе не мог, что такое возможно. Мне показалось, что я слышу музыку высших сфер, которая плыла над миром. Я скользил по волнам этой вселенской симфонии и благодаря учителю теперь не был глухим и слепым, более того, я ощущал себя деятельной частицей этого невообразимого, невозможного и такого реального мира. Я был так поражен, что некоторое время мог только стоять, впитывая все, что видел и слышал.
– Нравится? – тихо спросил учитель (теперь мне было гораздо легче называть его так).
– Да, – только и смог отозваться я.
Мы еще немного постояли, а потом он мягко подтолкнул меня вперед.
Полковник жил недалеко, поэтому извозчика мы не брали. К тому же все ваньки[6] уже были поставлены на военную службу.
Мы шли по Екатерининской, которая, несмотря на поздний час, была довольно ярко освещена, да и людей на ней хватало. Правда, теперь здесь преобладали военные, но попадались и штатские, и даже изредка дамы. Настроение мое совершенно изменилось. Теперь я понимал младенцев, которые с наивной радостью исследуют открывшиеся перед ними просторы, но, в отличие от них, я осознавал и понимал явившееся мне чудо. Поэтому к гостинице Томсона, где жил полковник, я подошел, весело улыбаясь, с любопытством прислушиваясь, приглядываясь и, неловко сказать, иногда принюхиваясь.
Временами я ощущал спешащих куда-то вампиров, порой чуть не сталкивался с ними. Мелькнули несколько офицеров, виденных мной неделю назад в кабачке перед посвящением. Они весело приветствовали нас, но не задерживались.
– Все потом, – несколько туманно пояснил Прокофьев.
Я не очень понял его, но согласно кивнул. В гостинице, куда мы вошли, располагалась одна из лучших кондитерских города. В нее мы заглядывать не стали, хотя, пожалуй, я не отказался бы перекусить. Но перед тем как подняться к себе в номер, учитель небрежно напомнил проходящей мимо горничной о заказе, который сделал перед уходом.
– Так что, милочка, – пробасил он, – ужин принесите прямо сейчас.
– Сию минуту, господин полковник! – Девушка присела в реверансе и добавила: – Я постелила в кабинете, как вы и приказали.
– Благодарю. – Полковник потянул меня за собой.
Номер был роскошен.