долго, но я не замечал времени. Более всего, насколько помню, меня поразило самоназвание – вампиры. Я поежился. Название, честно говоря, не вдохновляло.
– Это как раз, – улыбнулся Прокофьев, – самое незначительное. Ну, сами подумайте: раз необходима кровь – значит, вампир. Это правда. Чего уж от нее бегать. Нового слова для этого не придумали. А вот то, что, приобщив, я отвечаю за вас, а вы очень долго будете зависеть от меня, – это более важная правда. Вы ученик, а я ваш ментор, согласитесь ли вы с этим?
Я удивился. Он так и сказал – «ментор». Обычно учителей так не называют. В голове у меня теснились сотни вопросов, но задал я самый глупый и бестактный. Кивнув в сторону худощавой фигуры матроса Кошки, я спросил:
– А… э-э, Петр Маркович, тоже… – Я запнулся: как-то не вязалось слово «вампир» с молодыми, полными сил и энергии людьми, сидевшими за столами.
Вдобавок один из офицеров смерил меня очень сердитым взглядом.
– Я что-то не так сказал? – осторожно поинтересовался я. – Почему господин капитан на меня так смотрит?
– Просто Петр Маркович – его ученик, – улыбнулся Прокофьев. – А вы, Петр Львович, чуть было не отозвались о нем в пренебрежительном тоне. А это недопустимо. Кстати, раз вы согласились стать одним из нас, то должны понять, что среди вампиров нет рабов и господ. И тот, кто когда-то был крепостным, среди нас может цениться гораздо выше вас. Сможете ли вы это принять, вот в чем последний вопрос…
…На следующий день Александр Никифорович, воспользовавшись затишьем, привел меня в госпиталь, где нас уже ждал Пирогов. Я пришел в восторг, что мне представился счастливый случай познакомиться с ним. Но сам Николай Иванович не был расположен к долгим беседам.
– Прошу! – Он провел нас в небольшую палату, где стояла казенная койка, несколько столиков с медикаментами, там же лежали какие-то стеклянные цилиндры с угрожающе торчащими из них иглами. Ставни были плотно закрыты, и в дополнение к этому на окнах висели темные шторы. – Ложитесь, – приказал мне Пирогов.
Я замялся, вопросительно глядя на Прокофьева. Больница всегда вызывала у меня опасение и недоверие, как у всякого здорового человека, а уж сейчас тем более. Ожидание чего-то неизвестного, странные приспособления… Спокойствия все это мне не добавляло. Полковник кивнул с непроницаемым лицом. Пришлось подчиниться. Вытянувшись на кровати во весь рост, я уставился в потолок и крепко сжал кулаки. Прокофьев продолжал стоять рядом, а доктор позвякивал чем-то у столика.
– Александр Никифорович, можно вас?
Полковник, успокаивая, коснулся моего плеча и молча отошел. Прошла еще пара минут, и в поле моего зрения появился Пирогов. Он поставил рядом со мной медицинский лоток, ловко перетянул мне руку чуть выше локтя тонким ремнем, затем закатал рукав и, протерев локтевой сгиб эфиром, взял с лотка стеклянный цилиндр с иглой, наполненный чем-то темно-красным.
– Надеюсь, молодой человек, вы не боитесь крови? – мягко спросил он.
И тут я самым постыдным образом потерял сознание.
Пришел в себя я от резкого запаха нашатыря. Увидев, что глаза мои открылись, Пирогов