что ему нужно. И делала.
Хитрая, как змея. Мудрая, как старуха. Добрая – по-своему. Не мягкая. А справедливая.
Она знала, как говорить с мужчинами, чтобы они думали, что сами всё решили.
Она умела слушать женщин так, что те переставали бояться своих слов.
Она защищала тех, кто не имел голоса. Тех, кто терял мужа, брата, сына. И если нужно было – говорила за них.
Её называли по имени с уважением. Не громко. Но всегда – с паузой. Как будто имя "Айше" стало больше, чем просто имя.
Любила ли она Айдара?
Нет.
Но прожила с ним всю жизнь. Без любви – но и без отвращения. Сложно. Осторожно. Иногда – почти по-человечески. Она не простила ему выбор без неё. Но она не мстила. Просто шла рядом. День за днём.
Потому что судьба – это не то, что тебе дали. А то, что ты с этим сделал.
И Айше сделала всё.
И выстояла.
***
Гостиная в доме Ташкынов была наполнена светом. Шёл утренний час – тот, когда солнце стояло чуть в стороне и заливало комнату мягким золотом, будто делало вид, что всё спокойно. Просторное помещение, резной потолок, глухие ковры. Воздух пах мандариновой цедрой и старым деревом. И чем-то ещё – напряжением.
Айше сидела в кресле у окна. Её любимое место. Здесь она слушала дождь. Здесь писала письма, которые не отправляла. Здесь молчала, когда не могла говорить.
Перед ней – двое сыновей.
Арслан – прямой, собранный, сдержанный. В нём было больше от деда, чем он сам хотел бы признать. Он стоял, сцепив руки за спиной, будто был на допросе. Или уже сам был судьёй.
Эмир – расслабленный только с виду. Но пальцы сжаты. Взгляд в сторону. Он весь – будто на пороге. Между тем, чтобы уйти, и тем, чтобы остаться.
Ссора уже случилась. До её прихода. До её взгляда. Теперь оставалось только – услышать приговор.
Айше встала. Медленно. Без спешки. Но так, что оба – Арслан и Эмир – замолчали мгновенно. Не потому что она подняла голос. А потому что вес в её тишине был больше, чем в чьих-то выкриках.
На ней было тёмное платье – простое по крою, но с безупречными линиями. Поверх головы – серо-лавандовый платок, плотный, с лёгким матовым блеском, уложенный аккуратно. Он обвивал виски, прикрывал шею и плечи, закреплён с левой стороны старинной брошью – тонкий золотой цветок, оставшийся от её матери. Платок был не как религиозный знак – а как часть её достоинства. Как щит, который она не снимала, даже в доме.
Взгляд – прямой, тёмный, почти вырезанный из камня. Подчёркнут густыми тенями – но не ради красоты, а ради силы. В этих глазах было всё: и то, что она пережила, и то, что никому не позволила разрушить.
Лицо строгое, с точными чертами, слегка вытянутое. В нём не было ни мягкости, ни горечи. Только собранная сдержанность, накопленная десятилетиями женщина, которая умеет смотреть на мужчину – и видеть в нём не слова, а поступки.
Она стояла, как королева без трона, но с памятью, которая весила больше власти.
– Я слушаю, – сказала она. – Молча вы на меня не смотрите.
Арслан хотел что-то сказать, но Эмир его опередил:
– Он