– не отступал. Он не кричал, не тряс бумагами. Он просто держал свою правду в руке.
А Арслан стоял в дверях, и впервые видел, как отец теряет лицо. Это его пугало. Значит, тот – опасен.
И если опасен – он не должен уйти.
Глава 6. День, когда убили Назлы
День, в котором я умерла, в монастыре был самым обычным.
Сёстры проснулись, как всегда – ещё до рассвета. Протёрли окна от росы, затопили плиту на кухне, заварили крепкий чай с чабрецом. Над коридорами плыли ароматы жареного ячменя и черствого хлеба, подрумяненного в масле. Никто не удивился, что меня не было за столом. Никто не спросил, куда я ушла.
Потому что я часто уходила рано.
Сестра Мария была уверена, что я с утра отправилась в сад. Сестра Мелания считала, что я с сестрой Марией – помогаю чинить бельё и сушу его в прачечной. А монахиня Лусине решила, что я в иконной лавке, сортирую свечи и записи о пожертвованиях.
Каждая из них верила, что я у другой. И так – до самого обеда.
День шёл спокойно. Как и положено в монастыре. Звон колоколов. Голуби на крыше. Кто-то рубил дрова. Кто-то стирал рясы. Кто-то молился в нижней келье, тихо, почти беззвучно.
Когда пробило полдень, сестры начали собираться на трапезу. Я по-прежнему не появилась.
Сначала никто не обратил внимания. Бывает: задержалась, задумалась, ушла в тень. Но когда пронесли первую чашу супа, и моя скамья осталась пустой, что-то сместилось.
– Где Назлы? – спросила сестра Меулания.
– А я думала, ты послала её к сестре Марии… – пробормотала другая.– — Я думала, с тобой, – ответила сестра Мария.
Впервые за много месяцев в зале повисла пауза.
Скорее – маленький холодок. Как если бы свеча на секунду мигнула и вернулась. Не тревога. Ещё нет.
– Она не брала завтрак. Даже воды не наливала. Я думала, может, на послушание отправили…Мария отложила ложку.
– Может, в храме? – предположила послушница Нина.– Сегодня никто никуда её не назначал, – твёрдо сказала Мария.
Сестры начали вставать – по очереди. Не в панике. В смятении. Пошли искать. По привычным местам. Там, где я обычно бывала.
Но меня не было ни в саду.
Ни в прачечной.
Ни в храме.
Ни у свечей.
Не было ни плаща, ни платка.
Никаких следов на земле – только листья.
К полудню тревога уже гудела в стенах, как второе дыхание монастыря.
А я уже лежала под землёй. Там, где холод начинал забирать мои пальцы. Где тишина была окончательной. Где меня уже никто не звал по имени.
Но с каждой пустой калиткой, с каждым незакрытым сараем, с каждым шагом по утоптанной земле становилось всё яснее: меня нигде не было.Сёстры разошлись по двору и ближним тропам, каждая – в своём направлении, будто внутренне надеясь, что я где-то просто уснула, задумалась, задержалась у пчёл или в кладовой.
Сестра Мария направилась вниз по склону, к краю монастырской территории, где в осеннем воздухе ещё держались