творчество французского писателя и философа. Однако, дочка долго «не зациклевается» на одном авторе, её увлечения периодически меняются. Вот почему у нас собрана неплохая библиотека современной зарубежной литературы. «Но про «пионеров» прочитала, хотя и с трудом, если честно. Каким неуклюжим был наш язык каких-то триста лет назад! Как ты говоришь: деревянный рубль на фоне евро! Но больше всего меня поразило, что «юные пионеры» русской поэзии были старшими современниками Пушкина! Папа, теперь понятно, почему он гений! В течении только одного поколения так изменить язык! Эта его лёгкая, летящая строка! А тут: «Здравствуйте, женившись, дурак и дура…» Но, возможно, я и не права. Возможно, без них и Пушкина бы не было?»
Письмо третье
СНЫ
– Да что это у вас, Ваше Величество, получается, а? – Юфим подтянул ботфорт на левой икре, – что за чёрт! Все время спадает, сапожник хренов, халтурщик, пьяница, голенище прошил слишком широко. – Так вот я и говорю императору: «Ваше Величество, что же получается? Вы из хорошей семьи, Вас сам Василий Жуковский воспитывал, семья Ваша многодетная, братья у вас замечательные, государыня матушка – душка, всех любит и обожает – от привратника-лакея до министра, да Вы и сам человек, судя по всему, приличный, но незадача получается и всё тут!» – Юфим оглядел почтенное собрание молодых офицеров, иронично улыбавщихся, но, однако, внимательно его слушавших. – А получается вот что: В бытность Вашу Государем-императором, дорогой Николай Павлович, все поэты России умирали молодыми. Да-с, молодыми-с. Сами судить извольте: Пушкин – в 37, Лермонтов – в 26, Рылеев – в 30. Продолжить? Извольте. Грибоедов – в 34, Цыганов – в том же возрасте. А Дельвиг – в возрасте Христа – в 33. Веневитинов – вообще мальчиком – в 22.
За сорок только: Бестужев – в 40, Суханов – в 41, Языков – в 43, Баратынский – в 44. Кюхля побил рекорд – в 49, но и тот до полтины не дотянул, бедолага! – Сания залпом опрокинул бокал и зло шмякнул его об пол.
В зале повисла пауза.
– А император что? – нарушил молчание кто-то из молодых офицеров.
– А вот этого не могу знать, – Юфим в отчаянье махнул рукой, – потому как петух соседский, будь он проклят, не успел Николай Павлович и рта раскрыть, как заорёт. И я проснулся.
Вся офицерская братия дружно засмеялась. Пока смеялись, снова наполнили бокалы.
– Не чокаясь! – скомандовал Сания. – Светлой памяти Государя – Императора Николая Павловича, царствие небесное!
Все встали, молча выпили.
– Мы тогда на учениях были, в Фёдоровском Посаде под Павловском стояли полком, под командованием Его Высочества Великого Князя Константина Константиновича. – продолжал Юфим. – Преславное было времечко!
– Каэр, Каэр, я знаю, – вскричал юный корнет, – это псевдоним такой у него: Константин Романов – КР. Поэт, я читал его стихи.
– Ну, не знаю, какой он там был поэт, мой юный друг, – Сания вежливо, но как – то ядовито улыбнулся корнету, – но