Александр Строганов

Сочинения. Том 10


Скачать книгу

приблизительно, какое действие оказывает на меня этот ежемесячный укол.

      Ну, да не судите строго.

      Проголодался.

      Ваш знакомый путник.

      P. S. Как Вам мой дар рассказчика?

      Способный я ученик?

      А не учимся ли мы друг у друга?

      Дурная мысль.

      Простите.

      Вы – прекрасны!

      Будьте счастливы в своем пьянстве, и дай Бог, чтобы когда-нибудь Ваша голова не покатилась бы в лузу.

      Прозрачные дни

      После наступали прозрачные дни.

      Это время богословов и выписывающихся из больницы. Это неопределенное время года, когда слабость луж в их недвижимости, а сила зеркал в черных звездочках неспокойной памяти, осыпающих смотрящегося как герпес в угоду далекому предку, проглядывающему неукоснительно и строго сквозь марево кофе и нафталина.

      Сложный душевный конфликт в эти дни побуждает птиц к вдохновенному молчанию.

      Соседи напротив, подобно средневековым химерам, неподвижные в своих слюдяных окнах, высматривают друг друга, не видя, и не зная друг друга. Символы, знаки и прочие намеки отступают, оставляя место детской ясности. Карусели и парадные дома теряют пестроту. Солнце, прейдя в восторг от внезапно и остро проявившегося в подопечной плоскости вкуса, выстраивают из лиловых ветвей и теней свою умопомрачительную симметрию.

      Алкоголики и математики становятся многословными и остроумными, им дышится легко.

      Смертельно больные делаются неисправимыми оптимистами и строят грандиозные планы на будущее.

      Их дыхание легко покидало покрытые испариной форточки и затевало удивительные узоры, когда наступали прозрачные дни.

      Всякий запой есть ни что иное, как обращение к смерти.

      Всякая головная боль есть ничто иное, как обращение к жизни.

      Исповеди, ложь, жалобы, суть неприкаянность, суета тоньше и чище громоздких, до неприличия грубых вопросов, которые ставят перед нами так называемые реалии бытия.

      Те, кто с успехом отвечает на подобные вопросы, подчас наслаждаясь их отталкивающим видом, делаются похожими на утварь, при всей надежности и блеске в хороших руках. Они принимают жесткость предмета.

      Я бегу от них в сырость.

      И не для них мои прозрачные дни.

      Мой Седовласый Юноша с васильковыми уже глазами случайно забрел в зоопарк и полчаса стоит, пораженный длиношеести жирафа. Не впервые видит он это диковинное для всякого русского создание. Не в этом дело.

      А дело в том, что видел он жирафа, вот так вблизи, последний раз, когда был еще шестилетним мальчиком, и отец его был еще жив, и фотографировал его фотоаппаратом «Зоркий», и с тех пор минула целая вечность, а жираф такой же долгий, и так же добр и снисходителен к нему, побродившему по закоулкам, прохудившему такие хорошие башмаки и посадившему жирные пятна на брюки.

      Вот он стоит напротив жирафа и ход его мыслей таков.

      Когда бы он, Седовласый Юноша, не был бы так бестолков, и не умудрился бы из- за пьянок и характера, характера и пьянок потерять сначала работу, а потом и семью, когда бы его