отчего-то не сомневался, что она вполне может о себе позаботиться. Он был ослеплен и очарован ее спутницей, но у него осталось смутное впечатление о весьма самоуверенной особе с орлиным профилем, способной располагать к себе людей. Он был уверен, что легко вскружить ей голову не удастся. Дальнейшие размышления укрепили его во мнении, что попытка играть ее чувствами просто не состоится: вряд ли столь известный знаток женской красоты, как Альверсток, удостоит ее повторного взгляда. Скорее всего, маркиз даже не даст себе труда приударить за нею.
По прошествии нескольких дней, в течение которых его светлость ни словом не обмолвился о ней и уж, конечно, не соизволил нанести ей утренний визит, могло показаться, что он или решил проигнорировать ее просьбу, или вовсе позабыл о ее существовании. Мистер Тревор прекрасно сознавал, что долг требует от него напомнить Альверстоку об этом, но предпочел воздержаться, сочтя момент крайне неподходящим. Его светлости пришлось вытерпеть целых три визита – два от старших сестер и один – от вдовой матери своего наследника, – каковые настолько утомили его, что домашние прилагали все усилия к тому, чтобы ненароком не вывести его из себя.
– Уверяю вас, мистер Уикен, – заявил заносчивый и напыщенный камердинер его светлости, снизойдя до разговора с дворецким, – когда он пребывает в раздражении, то способен, как говорится, устроить настоящий кавардак.
– Уж кому, как не мне, знать об этом, мистер Нэпп, – парировал его коллега, – ведь я помню его светлость еще совсем маленьким. Он очень похож на своего отца, покойного лорда, но вы-то, разумеется, его не застали, – с лицемерным сожалением добавил он, чтобы сбить спесь со своего собеседника.
А его светлость и впрямь был утомлен до крайности. Леди Бакстед, патологически не признающая поражений, лично прибыла в Альверсток-Хаус, воспользовавшись первым же смехотворным предлогом, да еще и прихватила с собой старшую дочь, которая, не сумев смягчить сердце дяди лестью, ударилась в истерику. К несчастью, она не принадлежала к числу тех немногих особ женского пола, кто мог плакать невозбранно, не опасаясь за свою красоту, посему он остался глух к ее слезам, как, впрочем, и к стенаниям своей сестры, упиравшей на стесненные обстоятельства, в коих она якобы оказалась. Только крайняя нужда, провозгласила леди Бакстед, сподвигла ее обратиться к брату за помощью в исключительно обязывающем деле – выходе своей дражайшей Джейн в свет. Но брат весьма любезно сообщил ей, что правильнее было бы употребить слово «скупость», а не «нужда», после чего ее светлость вышла из себя, устроив ему, по меткому выражению Джеймса, старшего ливрейного лакея, прислуживавшего в холле, «сущую базарную свару», как он описывал ее своим непосредственным подчиненным.
Следующей посетительницей его светлости стала миссис Донтри. Подобно леди Бакстед, она была вдовой; равным образом она разделяла уверенность своей кузины в том, что священный долг Альверстока обязывает его содержать ее сына. Но на этом сходство между двумя женщинами заканчивалось. Злые языки частенько