была эта странная нелюбовь доктора Стига ко всему, что творилось в стенах «Вечной Радости» без его ведома – как любой уважающий себя диктатор, он желал управлять всеми сторонами жизни своих подданных, контролировать все их жизненные процессы. Чего он хотел добиться этим? Будто бы его страсть как занимало то, как мы принимаем пищу и как справляем нужду! Чёрта с два! Он просто-напросто хотел чувствовать себя единственным и хотел, чтобы это осознавали окружающие. И вот он расхаживает деловито по коридорам, заходит в комнаты, даёт указания… Делает всё, чтобы быть значимым, и чтобы «Вечная Радость» принимала его в качестве Творца, не пророка, не какого-то там Моисея, слепого исполнителя чужой воли, призванного принять каменные скрижали с заповедями и донести их до своего народа, – пророк для него – слишком мало! – а того, кто выбил эти скрижали, нанёс на них священные слова.
Но моя тоска была сильнее воли доктора, она и теперь сильнее, как бы не убивали её.
Тайное общество при моём участии очень быстро стало не столь тайным, как хотелось тому, кто его основывал, и уж тем паче мы предали забвению месье Жюля Верна, при всём к нему уважении. Отныне мы говорим именно о политике и именно о государственном устройстве островов Микронезии, ни о чём другом мы не думаем, и Жюль Верн и прочие Натаниели Готорны у нас уж не в почёте, мы выдумываем способы разрушить мир до основания, изобретаем новые страны и общества, конструируем новые мировоззрения и религии.
О, видывал бы нас со стороны доктор Стиг!
Доктор, доктор… А что доктор? Долгое время он не мог поверить в то, что под его боком происходит передел мира дрожащими руками стариков, не мог и в толк взять себе, как можно, будучи почти мёртвыми, размышлять о вооружённом восстании. А кто-то из нас, тем временем, метит уже в вице-короли Мадагаскара или в правители Трансвааля, а кто-то и готов своими кровными поддержать любое моё предприятие, которое бы я ни задумал, будь то хоть экспедиция за сибирскими алмазами, или очередной, который уже по счёту в истории, трюк с «железной маской». Но в любом случае все веселы и полны решимости хоть что-то сделать, и все сходятся на том, как скучно, как неизбывно тоскливо просто лежать здесь и принимать пищу и процедуры безо всяких прочих действий. На Правила же, само собой разумеется, было уже всем наплевать…
Какие уж тут теперь Правила, когда осень в самом разгаре и солнце вовсю дарит Земле последние тёплые деньки. Вечно юные души не хотят тюрьмы, им нужен простор и запах земных трав, птичье пение и рокот бурунов, а, быть может, и припрятанные на далёком острове сокровища, за которые нужно сразиться с бандой головорезов; вечно юные души собираются на пикник. Да, пикник! Совершенно открыто, не таясь, не прячась, точно заговорщики, они, с десяток постояльцев, собирают корзины с едой, и удаляются на пикник. Кто подбил их на это – неизвестно, возможно, это было спонтанным решением коллектива, нашедшим понимание