домик с круто уходящей вверх двухскатной крышей, но низким потолком в комнате внутри, которая казалась просторной для нее, но у меня вызывала ощущение, заставившее нагнуться перед входом, хотя пространства над головой вполне хватало.
Она удивленно посмотрела на меня, не понимая, почему я ссутулился как обезьяна, и спросила:
– Спина болит? – и одну свою нежную руку положила мне на плечо, а другой крепко нажала пониже спины, чтобы меня выпрямить: – Теперь лучше?
Я кивнул в темноте, а она дотянулась до маленького столика возле двери и включила лампу.
– Не волнуйся в отношении мистера Пэмбли – он на нашей стороне.
Комната была небольшой, но такой чистой и ухоженной, как будто ею никогда не пользовались или, наоборот, пользовались так часто, что убирали постоянно. Она подошла к небольшой дверце, и, открыв ее, вытащила свернутые постельные принадлежности, а потом подошла к низкой кушетке рядом с эркером и, сбросив манто с плеч на пол, стала стелить постель, подтыкая простыни под матрас. Я заметил, что она выглядела так, как будто нуждалась в усиленном питании. Казалось, пижама болтается на ней, что подчеркивали полосы, которые как бы стремились сделать ее выше.
Закончив стелить, она повернулась и пару раз подпрыгнула на импровизированный постели, похоже, пытаясь сделать ее мягче и убедиться в том, что простыни не выбились из-под матраса. Потом она встала и подошла к небольшому шкафчику, открыв который, достала бутылку виски и две небольшие рюмки. Одну из них она поднесла к губам, повертела ее, оценивая мои пропорции, а потом спросила:
– Хочешь выпить, Джорджи?
– Думаю, да, – ответил я.
Она засмеялась и сказала:
– Мне тоже хочется, чтобы ты выпил. Тогда у тебя на груди вырастут волосы.
Я почувствовал себя ребенком, когда она сказала это. Но она не хотела меня обидеть – просто обозначила свое понимание того, что я непьющий. Она налила неполную рюмку и, протянув ее мне, сказала:
– Выпей до дна, Джорджи. Просто улыбнись, и вперед!
Я сделал так, как она меня учила, и точно так же, как от боли в бедре, спрятал гримасу, а она посмотрела на мое покрасневшее лицо, произнесла с французским акцентом «Кураж!» и залпом выпила свою налитую доверху рюмку. Потом она налила нам обоим еще по одной, но на этот раз выпила не сразу, а, прислонившись к стене, сказала:
– Знаешь, моя мама не разговаривала со мной целых два года после того, как я убежала? А твоя мама с тобой разговаривает?
Я пожал плечами, но она нахмурилась и спросила:
– Ты хоть сообщил матери, где находишься?! Ты не можешь оставлять ее в неведении…
– Я писал ей. Она знает.
– Сначала я тоже писала маме, – продолжила Имельда. – Но она мне не отвечала, пока не прошло два года. А когда вышла моя первая картина, тогда… – она выпила залпом, провела языком по краю рюмки и добавила: – Не хочу делать из этого драму. Конечно, тогда это