Панюрин, не зная, впрочем, чем на это возразить.
– Да! Мы хорошие! – Она встала из-за стола и, твердо стуча каблуками, направилась к стеллажу с книгами. – Мне нужен словарь омонимов. Это третье, что я хотела тебе сказать.
– Нет его там, – сказал Панюрин, в памяти которого вдруг ясно возник его приятель по прозвищу Боб, совершенно пьяный, с дурацкой улыбкой на лице и словарем омонимов под мышкой, входящий в книжный магазин. – Я его продал.
Она всплеснула руками, сделала несколько шагов туда-сюда по комнате, остановилась на прежнем месте и вдруг всхлипнула, прикрыв лицо ладонью:
– Просто жить как все… чтобы прийти вот так к сыну, у которого все нормально, хорошо… а сын… – и она воскликнула, сжав руками и тут же театрально оттолкнув спинку стула: – Институт бросил – это я стерпела. На работу не ходит – ну… ладно. Но он теперь словари продает!.. Филолог-недоучка продает словари! И это мой сын!..
Дальше Панюрин почти не слушал. Он вдруг вспомнил странную череду снов, прошедшую перед ним этим утром, и, хотя конкретно ничего из них вспомнить не удавалось, реальные обстоятельства одно за другим восстановились в его уме. Посмотрев на часы, он вздохнул. В прихожей хлопнула дверь.
– Пока!.. – запоздало крикнул Панюрин вслед матери.
Пора была ехать на работу.
14
Полтора часа на жаре, и он вышел из тамбура электрички на подмосковной станции Столыпино, где находилась крупная конноспортивная школа. Сейчас там проходил сбор по выездке перед чемпионатом Европы. На сборе Панюрин и работал, как сотрудник ВНИИ физкультуры. Ну и тренировался немножко… Так, для себя.
Кратчайший путь от станции к конюшням был по тропинке через поле, потом по деревне. Но сейчас на поле, как это случалось по несчастливым дням, пасся бык. Панюрин боялся парнокопытных, а здесь какой-то изувер регулярно привязывал эту огромную скотину на длиннейшей веревке. Сейчас бык стоял почти поперек тропинки.
Панюрин остановился, решив вернуться и идти по шоссе, но тут впереди, издалека, из-за поля, где тропинка терялась между заборами, кто-то закричал:
– Ярик!
Присмотревшись, Панюрин узнал Таньку Весельчук, которая призывно махала рукой: давай, мол, скорей. Так вот же, показывал он двумя руками на быка между ними. Со скотиной-то как?
– Иди скорей, Ярик! – кричала Танька, которой оттуда, от забора, бык не казался страшным.
Пришлось идти. Скотина, хорошо, видимо, понимавшая мысли людей, перестала жевать и уставилась на приближавшегося Панюрина. Она стояла метрах в трех от тропинки. Ярик старался смотреть в другую сторону, всей кожей чувствуя опасность. В тот самый момент, когда он проходил мимо, бык жевнул слюнявыми челюстями, мотнул рогатой головой, дернул веревку, которая брякнула чем-то в траве, и от всего этого возник звук, вызвавший в Панюрине странное ощущение. Словно бы что-то очень знакомое, только вспомнить трудно.
Чувствуя внутри себя безвоздушное пространство, Панюрин миновал быка, и только